Вокруг Света 1996 №11
Шрифт:
— Сейчас? — уточнил Мурумби. — Я один. — Он замолчал и некоторое время не мигая смотрел на пепелище. — Но раз появились такие, значит, они будут продолжать появляться и дальше.
— Не сомневаюсь, — тяжело вздохнул я.
— Теперь, когда я понял природу проблемы, я вернусь к себе на бому и придумаю, как лучше разрешить этот вопрос.
— Такую проблему тебе не разрешить, мундумугу, это выше твоих сил, — сказал Мурумби, — ибо она часть того сообщества, которое ты так настойчиво стараешься сохранить.
— Нет такого вопроса,
— Я тебе только что его задал, — убежденно ответил Мурумби.
Я оставил его стоять у пепелища и побрел домой, сильно сомневаясь в собственной правоте.
Целых три дня я провел в одиночестве на своем холме. Я не спускался в деревню, не совещался со Старейшинами. Когда старому Сибоки понадобилась мазь от болячек, я послал ее вместе с Ндеми, а когда настало время заговаривать чучел, я научил того же Ндеми заклинаниям и отправил его вместо себя, ибо я был занят куда более серьезной проблемой. В некоторых культурах, насколько мне было известно, самоубийство считалось весьма почетным способом разрешения определенных вопросов, но кикую никогда не относились к таковым.
Более того, мы создали на этой планете утопию, а признать случаи самоубийства, происходящие время от времени, значило, что утопией нынешнее состояние считают не все, что, в свою очередь, означало, что это вовсе не утопия.
Однако мы строили утопию в строгом соответствии с законами традиционного общества кикую, которое существовало в Кении до вторжения европейцев. Именно европейцы насильственными способами внесли в наше общество перемены, а вовсе не сами кикую, следовательно, я никак не мог позволить Мурумби изменить наш образ жизни.
Самый очевидный выход из положения — это каким-то образом воодушевить его — и других, подобных ему, — на эмиграцию в Кению, но это не подействует. Сам я получил образование в Англии и Америке, но в большинстве своем кикую, живущие на Кириньяге, были людьми, которые настаивали на традиционном способе жизни на Кириньяге (таких правительство Кении считало просто фанатиками и было только радо избавиться от них). Это означало, что юноши не только не смогут справиться с той техникой, что присутствовала даже на самых нижних уровнях кенийского общества, но не смогут обучиться и управлению ею, ибо не умеют ни читать, ни писать.
Поэтому Мурумби и те, кто наверняка последует за ним, не смогут улететь ни в Кению, ни куда-либо еще. Это означало, что они должны остаться.
Если же они останутся, существует только три возможных выхода из положения, каждый из которых никуда не годится.
Вариант первый: уклад остается прежним. Юноши будут время от времени сдаваться и заканчивать жизнь самоубийством, подобно их товарищам. Этого я никак не мог позволить.
Второй вариант: они постепенно привыкнут к лености и праздности жизни, как привыкли многие мужчины кикую, и даже начнут наслаждаться ею и защищать ее, как и все прочие жители деревни. Этого просто не могло быть.
И третий вариант: я принимаю предложение Мурумби и позволяю масаям и ва-камба поселиться на северных равнинах, но тогда станут поводом для насмешек все наши усилия сделать Кириньягу планетой для одних кикую. Этот вариант я даже не рассматривал, ибо я не позволю разразиться войне, которая уничтожит НАШУ утопию во имя утопии, придуманной ИМ.
Три дня и три ночи я искал четвертый вариант. Наутро четвертого дня, плотно завернувшись в одеяло, дабы защититься от ночного холода, я вышел из своей хижины и разжег огонь.
Ндеми, как обычно, опоздал. Когда он наконец пришел, то сел на землю, и, поглаживая правую ступню, объяснил, что подвернул ее, поднимаясь на холм. Однако, ничуть не удивившись, я подметил, что, уходя с моими калебасами, он прихрамывал на левую ногу.
Вернувшись, он приступил к выполнению своих обычных обязанностей — собирал хворост и выметал сухие листья с моей бомы. Я молча наблюдал за ним. Я выбрал его к себе в ученики и в преемники, поскольку он был самым умным и талантливым из всех детишек. Именно Ндеми придумывал новые игры и всегда был впереди. Когда я проходил мимо стайки ребятишек, Ндеми первым просил меня рассказать какую-нибудь притчу и быстрее всех улавливал скрытую мораль сказки.
Короче говоря, он был бы идеальным кандидатом, чтобы через пару-другую лет совершить самоубийство, если б я не предотвратил это, взяв его к себе в помощники.
— Садись, Ндеми, — сказал я, когда он закончил подметать листья и бросил мусор на гаснущие угли костра.
Он опустился рядом со мной.
— А что мы сегодня будем изучать, Кориба? — спросил он.
— Сегодня мы просто поговорим, — сказал я. Огонек в его глазах мигом погас, и я быстро добавил: — У меня есть одна проблема, и я надеюсь, что ты поможешь мне ее решить.
Он опять оживился.
— Проблема — это те юноши, что убивают себя, да? — поинтересовался он.
— Верно, — кивнул я. — Как ты думаешь, почему они это делают?
Он пожал костлявыми плечами:
— Не знаю, Кориба. Наверное, потому что они сумасшедшие.
— Ты действительно так считаешь?
Он снова пожал плечами:
— Нет, на самом-то деле нет. Наверное, какой-то враг наложил на них заклятие.
— Не иначе.
— Да, точно, — твердо закрепил он. — Разве Кириньяга не утопия? Кто ж откажется здесь жить?
— Я хочу, Ндеми, чтобы ты напрягся и вспомнил то время, когда ты начал приходить ко мне каждый день.
— Да я и так все помню, — удивился он моей просьбе. — Не так давно это было.
— Отлично, — ответил я. — А помнишь ли ты, чего тебе больше всего хотелось?
— Играть, — улыбнулся он. — И охотиться.
— Нет, нет, — я покачал головой. — Я не то имею в виду. Ты помнишь, чем ты хотел заниматься, когда станешь мужчиной?
Он нахмурился:
— Ну, хотел жену взять, шамбу начать.