Вокруг Света 1996 №11
Шрифт:
А иногда быть мундумугу очень нелегко. К примеру, если я решаю какой-нибудь спор, одна сторона обязательно остается мной недовольна. Или когда приходит такая болезнь, с которой мне не справиться — ненавижу говорить семье умирающего, что их отца, сына или брата вскоре придется оставить в саванне на съедение гиенам. Или когда я вижу, что Ндеми, который когда-нибудь станет мундумугу, абсолютно не готов принять на себя мои обязанности. А ведь уже недалек тот день, когда мое старое, морщинистое тело откажет.
Но ужаснее всего быть мундумугу, когда перед тобой
Такой день начинается как все. Я просыпаюсь, прогоняю остатки дремы и выхожу из хижины на бому. На плечах у меня одеяло — солнце еще не успело прогнать ночную прохладу. Я разжигаю огонь и сажусь рядом, поджидая Ндеми, который наверняка опять опоздает. Иногда я сам удивляюсь его богатому воображению, ведь в своих оправданиях он еще ни разу не повторился.
Со старостью ко мне пришла привычка жевать по утрам лист дерева кват, чтобы кровь бодрее текла по телу. Ндеми не одобряет этой моей привычки, поскольку выучил, что кват — это не только лекарство, но и сильнодействующий наркотик. Я еще раз объясню ему, что без этого листа страшная боль будет мучать меня, пока солнце не окажется над самой головой. Я скажу ему, что, когда он будет таким же, как я, его мускулы и тело тоже перестанут повиноваться приказам и начнут приносить одно страдание. Он в ответ только пожмет плечами, кивнет головой и позабудет все до следующего утра.
Наконец он придет, мой помощник, и после объяснения, почему он сегодня опоздал, снесет калебасы к реке, наполнит их водой, затем наберет хворосту и принесет на мою бому. Затем мы приступим к занятиям, во время которых я, возможно, буду объяснять ему, как приготовить притирание из стручков акации, а он будет сидеть, изо всех сил сдерживать зевоту и вообще демонстрировать такое владение собой, что пройдет десять-двенадцать минут, прежде чем он спросит, когда я научу его, как превратить врага в насекомое, чтобы наступить и сразу раздавить.
Наконец мы отправимся в хижину, где я преподам ему основы управления компьютером, ибо после того как я умру, именно Ндеми будет осуществлять контакт с Управлением и просить Орбиту изменить погоду так, чтобы на иссушенные равнины пролился дождь и дни стали либо короче, либо длиннее, как при настоящей смене времен года.
Затем, если это будет ничем не примечательный день, я наполню карман амулетами и пойду по полям, отводя таху и сглазы, наложенные на землю, и уверяя людей, что теперь, наконец, можно продолжать трудиться и выращивать пищу, от которой зависит вся наша жизнь. Если же пойдут дожди и все вокруг зазеленеет, может быть, я принесу в жертву коз, дабы отблагодарить Нгаи за его милость.
Неудачный день я распознаю, стоит только заалеть рассвету. Хотя, конечно, бывают и другие признаки: помет гиены на моей боме, точный знак таху, или ветер подует вдруг с запада, тогда как все благоприятные ветры дуют исключительно с востока.
Но то утро, о котором я веду рассказ, выдалось безветренным, даже гиены не побывали ночью на моей боме. Тот день начался как самый что ни на есть обычный. Ндеми опоздал — на этот раз, клялся и божился он, на тропинке к моему дому, что на холме, он повстречал черную мамбу, и ему пришлось ждать, пока она скроется в высоких травах. Только я закончил учить его молитве — пожеланию здоровья и долгих лет, которую ему придется произносить по случаю рождения каждого ребенка, как появился Коиннаге, верховный вождь деревни.
— Джамбо, Коиннаге, — приветствовал его я, скидывая наземь одеяло, ибо солнце уже взошло, и воздух наконец прогрелся.
— Джамбо, Кориба, — ответил он, озабоченно хмуря брови.
Я выжидательно смотрел на него, ибо редко когда Коиннаге удосуживается совершить долгий подъем на холм, чтобы навестить меня на моей боме.
— Снова это случилось, — мрачно объявил он. — Уже в третий раз после сезона дождей.
— Случилось что? — непонимающе уточнил я.
— Нгала умер, — сказал Коиннаге. — Он подошел обнаженным, без лука и копья, к стае гиен, и был разорван на куски.
— Обнаженным? Без лука и копья? — уточнил я. — Ты уверен?
— Уверен.
Я задумчиво затоптал и без того почти потухшие угли. Кейно был первым юношей, которого мы потеряли. Сначала подумали, что это несчастный случай, что он просто споткнулся и каким-то образом умудрился напороться на собственное копье. За ним последовал Ньюпо, который погиб в огне, когда хижина его случайно загорелась.
Кейно и Ньюпо жили вместе с молодыми, неженатыми мужчинами в маленькой колонии у кромки леса, в нескольких километрах от главной деревни. Две такие смерти еще могли быть совпадением, но вот случилась третья, которая пролила новый свет на первые две. Теперь стало очевидно, что в течение нескольких месяцев трое юношей предпочли кончить жизнь самоубийством, чем жить на Кириньяге.
— Что же нам делать, Кориба? — спросил Коиннаге. — И мой сын живет там, у леса. Ведь следующим может стать он!
Я вытащил из висящего на шее большого кошеля гладкий, отполированный камень, встал и протянул вождю.
— Положи этот амулет под одеяло, которым обычно укрывается твой сын, — сказал я. — Камень защитит его от этого таху, что влияет на наших юношей.
— Благодарю тебя, Кориба, — довольно кивнул вождь. — Но не можешь же ты дать такие амулеты всем юношам нашего племени?!
— Нет, — ответил я, все еще очень и очень встревоженный только что услышанным. — Этот камень рассчитан только на сына вождя. Я должен узнать, кто навел этого таху на наших юношей и почему. Тогда, и только тогда, я смогу создать такую магию, которая справится с заклятием. — Я помедлил секунду. — Может быть, Ндеми принесет тебе чашку помбе?
Он покачал головой:
— Нужно возвращаться в деревню. Женщины завели погребальную песнь, а сколько еще надо дел переделать. Мы должны сжечь хижину Нгалы и очистить землю, на которой она стояла. Затем нужно расставить повсюду дозорных, чтобы гиены не вернулись за новым куском человеческой плоти.