Вокзал "Техас - Луизиана"
Шрифт:
— Ты подлый человек, убийца! Я ненавижу тебя! Ты испортил нам всем жизнь, убил нашего отца, издевался над матерью, избивал нас, когда мы были детьми. Не жди от меня пощады… нет!
— Сынок, успокойся, оставь его. Отпусти, отпусти… — Лилия дотронулась до Марка и посмотрела ему в глаза. Этого было достаточно, чтобы руки сына ослабли, и он отпустил Брауна.
— Но… но… он же виноват.
— Сынок мой, послушай, этот человек получил сполна. Жизнь его наказала так, что твои попытки напугать ни к чему не приведут. Отпусти его и прости!
Уилл Браун улыбнулся, посмотрел на всех и произнёс:
— Лили, дай им сделать то, что они хотят. Они заслужили это. Их месть оправдана, ведь они столько лет ждали этого момента. Я знаю, что всё сделал неправильно, всю жизнь жил так, как хотелось мне. Не видел ничего и никого. Стольким близким людям испортил жизнь, что мне теперь никогда не отмыться от этого. Но это моя карма. И мне с ней жить или умереть.
Братья смотрели на Уилла и не знали, что делать. Бить старика-инвалида у них не поднималась рука. Видно, и правда жизнь его уже наказала по-своему.
— А сейчас мне пора, меня уже заждались. Простите ещё раз…
Уилл Браун взял костыли из рук Твена и поковылял к станции. Братья с матерью в обнимку стояли и смотрели туда, куда шёл не убийца их отца, а несчастный человек, который сам себя наказал. Всю жизнь он носил этот крест и вот сейчас, возможно, избавится от него. Уилл Браун оглянулся в последний раз посмотреть на любящую семью, которой он причинил столько боли, и у него сжалось сердце. Последний раз…
Он ступил на рельсы… и тут же железная машина без жалости и сострадания подхватила худое старое тело и унесла его жизнь туда, куда он так стремился…
Эпилог
2004 год, Новый Орлеан, штат Луизиана. Психиатрическая лечебница
Твен лежал на постели своей когда-то бывшей палаты. Эта палата в психиатрической клинике дала ему многое, чтобы он наконец почувствовал себя человеком. Здесь он избавился от своих страхов, стал сильнее. Здесь Твен понял, что нужно вернуться в Льюисвилл, чтобы найти родную мать и узнать, что случилось двадцать восемь лет назад.
Только сейчас он находился здесь не как пациент, а как свободный художник. Обдумывал, с чего начать, как приступить к работе, что написать первым. Такая работа была для него в новинку, это был вызов самому себе — писать на потолке, как Микеланджело Буонарроти. Да это же просто фантастика какая-то!
Поднявшись с постели, он огляделся. Солнце только поднималось над горизонтом, предвещая ясный день. Работы было много, поэтому медлить не стоило. Скоро должен прийти брат, чтобы помочь ему, а пока нужно всё подготовить. Твен подошёл к столу, на котором лежали краски разных оттенков, уже готовые к работе. Тут были и акрил, и масло — он ещё не решил, что возьмёт. Рядом лежали новые кисти, только купленные, никем не использованные, ещё ни разу не вобравшие в себя ароматы красок, но с нетерпением ожидающие своего часа.
Рядом с кроватью стояли леса, с помощью которых он и будет писать на потолке свой шедевр. Два года назад, когда Твен был здесь и вот так же лежал в этой палате, он обдумывал, что мог бы написать на этом белоснежном потолке, который так давил на него. Сейчас таких мыслей не было. В голове был чёткий план, что он напишет. Идея появилась недавно, но словно ядерный взрыв в голове, осветила всё вокруг. Сложный пазл, мучивший его долгое время, сложился, и всё стало ясно и просто. Даже дышать стало легче. Эта картинка в голове была с ним всю жизнь, нечёткая, не цветная, размытая временем и болью. Портрет родной матери. Такой далёкой и в то же время близкой. Портрет во весь потолок!
Путеводная звезда, которая вела Твена по жизни, не давая сбиться с отмеченной Богом дороги. Мама помогла ему найти и не потерять себя в этом огромном мире, и он будет благодарен ей за это до последнего своего вздоха. А сейчас он просто хотел любить и подарить ей столько любви, сколько скопилось в его в сердце за все эти годы. Ну а портрет пусть останется здесь. В этой палате на потолке. И возможно, для кого-то он тоже станет спасением...
ОГЛАВЛЕНИЕ