Вокзал
Шрифт:
Указал я деду пальцем на вагоны, а дед и вовсе осмелел: котомку на асфальт ставит, закурить предлагает. Вонючую папироску третьего сорта в губы мне сует. В разбитые. И тут я узнал в нем военного старичка, который с медалями манипулировал и горячего Фалалеева, оратора, пристыдить хотел.
— Слышь-ка, паря, да ты никак порезанный? Давай тебе помощь каку-нибудь окажу…
— Да нет, что вы! Какая еще помощь… Спасибо, дедушка. Это я сам. С платформы свалился. На арбузную корку наступил. И на рельсы!
— Смотри, тебе видней… откуда ты свалился. Меня самого при нэпе на этом вокзале
— Прощайте.
Дед перебрался поближе к вагонам, однако не утерпел, кого-то остановил, стал о чем-то расспрашивать. Прощай, дед. Свети дальше. Вот и ты прошел сквозь вокзал, пронес возле меня свою жизнь славную, нехитрую. Человеческую. Спасибо за свет, за отблеск, за отражение твое…
О Марте думать не хотелось. Но — думалось.
Надули, конечно… Облапошили. Как несмышленыша. Артисты… А и правильно! Не распускай сопли. Ты где живешь, дружочек, в каком веке? В двадцатом, железном! Любовь, чувства… Разве на вокзале бывают чувства? Прав, тысячу раз прав дед: нельзя на вокзале спать, расслабляться… Мигом оберут!
В шесть утра на своих диванах проснулись «печенеги». Они пригласили к себе в компанию Салтыкова. Налили ему «со свиданьицем», сунули в руки гитару. «Граф» пытался улизнуть, как собака Жулик, но его выловили и заставили петь.
Как ни странно, на лице Бори-баритона я так и не обнаружил на одной ссадины, ни одной царапинки малой. Боря даже подмигнул мне пронзительным взглядом, и у меня появилось сомнение: да с ним ли я дрался часа два назад?
А где Марго? Может, и не она вовсе торчала на коленях долговязого «печенега», да и «печенега» ли?
А в Салтыкова, как говорится, вступило. Он читал ребятам свои стихи. Пел что-то неслыханное, вероятно тоже свое.
Я в суете вокзальной
найду диванчик спальный.
Потом закрою очи —
друзья, спокойной ночи…
А на свою рубашку
я приколю бумажку:
«Без повода, ребята,
будить меня — не надо».
Песенка, довольно занудная, непонятно чем, но трогала даже бывалых «печенегов». У некоторых из них поплыли, замаслились взгляды. А вокзальный маэстро, не на шутку загрустив, все тянул и тянул из себя какую-то забубенную, каторжную мелодию…
Приснится мне, я верю,
совсем не южный берег,
совсем не кущи рая,
а сторона родная!
Приснится мне местечко,
где вьет колечки речка…
А если помолиться,
любовь-краса
Неожиданно маленький Салтыков взмахнул гитарой, как теннисной ракеткой. Что-то подкатило, видать, под это нутро.
— Но-но, маэстро. Сдайте инструмент, — предложил Салтыкову внимательный Боря. Юра положил гитару на колени то ли девушке, то ли старушке (так она была здорово зашифрована косметикой), коротко сплясал чечетку, оттрепетав ладонями по некоторым местам своего тщедушного тела, не улыбаясь поклонился «печенегам», вернее, той самой даме, на которую положил гитару, и отошел прочь.
Я взял Салтыкова под руку, но Юра даже не вздрогнул: сказывалась профессиональная вокзальная настороженность.
— Что, Юра, не узнаете? А кто мне стихи читал про бугорок? На котором — хуторок?
— У вас некоторые перемены… на лице.
— Я подрался. А что, действительно большие перемены? — После того как я увидел совершенно невредимого Борю, я даже в своих, весьма ощутимых, потерях несколько засомневался.
— Плащик измяли. И северное сияние… под глазом.
— Чего ж вы не спросите, по какому поводу драка вышла?
— А вы дрались разве? Я думал, вас побили.
— Я подрался… Из-за женщины.
— Нашли из-за чего…
— Она мне изменила.
— Это с которой в ресторане? Она в том зале сидит. Спрашивала, не видал ли я Гришу. Это вы — Гриша?
— Я… Когда спрашивала?
— Да вот с полчаса. Она вам жена будет?
— Жена, говоришь?.. Ну, что вы, Юра!
— Тогда не связывайтесь. Иначе так и будете всю жизнь с побитой мордой ходить.
— Так ведь и вы, Юра, женатый человек.
— Женатый? А что в этом хорошего? Какая мне с этого польза, кроме неудобств? А будь я холостой — я бы сейчас на диване лежал… В ямочке. У себя дома.
— Так вы что же, Юра, против брака мужчины с женщиной?
— Некоторым людям брак противопоказан. Которым он в самый раз, так те и лежат сейчас обнявшись. А я по натуре неспокойный. Таким брак — кандалы сущие…
— Послушайте, Юра… Поехали со мной!
— А куда вы едете?
— В Сибирь, на Восток. Там железную дорогу строят… Неужели вам не надоело… унижать себя? Спать где придется, вечно огрызаться, настороже вечно. Поехали! Вдвоем веселей. Не все ли вам равно, где пенсию получать? А там вы душой отдохнете… И вообще — поехали!
— А я и так еду. В дороге я все время…
— Слова, Юра, фразы. Защитная оболочка. Куда вы тут едете на вокзале? Иллюзия… Едут другие, а вы, Юра, всякий раз остаетесь на месте.
— Туда, куда я еду, вам тоже никогда не приехать. В другом измерении моя станция находится. А вы грубый человек. Вмешиваетесь… С какой стати приглашаете меня в Сибирь? Там люди — работают. И не нужно их раздражать моим присутствием… Шли бы лучше к своей мадаме. Пока она вас не забыла… Окончательно.
Смотри-ка, все, решительно все знают, чего они от жизни хотят, куда едут и зачем. И Скородумов, и «печенеги», и Салтыков… И Марта наверняка знает. Иначе бы к Боре не залезла на колени, за меня бы ухватилась. Все на что-то надеются, всех что-то греет в жизни…