Волчье море
Шрифт:
Началась суматоха, упавший вопил и сучил ногами, его следовало вытащить наружу. В конце концов все бросили рубить и выбрались в ночную прохладу, задыхаясь и отплевываясь. Пострадавший — тот самый Ламби, которому Сигват выбил часть зубов, — уже умер, кровь в ране неспешно сворачивалась.
Мы переглянулись, но никто не торопился озвучивать свои мысли чернее ночи.
— Нам нужен таран, — наконец сказал я.
— С прогибом посредине, — поддакнул Финн.
— Как твой член? — уточнил Сигват.
Финн
— Нас слишком мало, не поднимем, — ответил он, но в его глазах не было смеха.
Тут подбежал Козленок, лицо перекошенное, тыча пальцем себе за спину и не сводя с меня перепуганного взгляда.
— Одноногий упал в колодец, — проскулил мальчик.
Ятра Одина — может ли эта ночь стать еще хуже?
— Норны любят троицу, Торговец, — отозвался Финн устало, когда я выкрикнул эти слова вслух. Все потянулись к колодцу, где брат Иоанн держал за руку дрожащую женщину и вглядывался во мрак внизу.
— Она его столкнула, — объяснил монах, — когда он пытался… Ладно, не важно. В общем, он упал и не издал с тех пор ни звука.
Финн пожал плечами, взял ведро с привязанной к нему веревкой, выбрал слабину, потянул; его глаза расширились, когда он ощутил сопротивление. Он подозвал еще троих, и совместно они вытянули обратно ведро. Ноги Сумарлиди появились над краем колодца..
Его шея была сломана, на лице застыло изумление. Арабка съежилась и тихонько завыла.
— Он больше не с нами, — вздохнул брат Иоанн печально. Финн согласно хмыкнул, то ли из сочувствия, то ли от отвращения.
— Глупая смерть, право слово, — подытожил он.
А меня вдруг посетила безумная мысль, недаром я носил кольцо ярла. Если надеть на труп хороший, крепкий шлем, получится таран с прогибом посредине.
От мертвого Сумарлиди толку было больше, чем от живого; правда, когда мы взломали дверь, даже родная мать не согласилась бы обмывать это тело. Шлем вонзился ему в плоть, и снять его было уже невозможно, так что мы не стали и пробовать, а Финн убил арабку и кинул ее к его ногам — слабое утешение для мертвеца.
Брату Иоанну все это не понравилось, но остальные от него только отмахивались, а он понимал — служение Христу для них покуда в новинку — и не спорил. Меня же, не пожелавшего вмешиваться, он одарил суровым взглядом и промолвил:
— Бездна тем чернее, чем дольше ты в нее глядишь.
Это было после того, как осажденные попытались сдаться, сразу, едва мы снесли дверь. Они отчаянно голосили на своем тарабарском наречии, бросали луки и копья и протягивали руки. Побратимы, чуждые жалости, зарубили всех, мстя за случившееся этой ночью.
— Они достойны лучшего, — твердил брат Иоанн, пытаясь заставить меня прекратить бойню. Глупо с его стороны, так как я не мог этого сделать — и потому злился
— Если крысу загнать в угол, она тоже будет драться, — огрызнулся я, ощущая, как ноздри забивает сладковатая вонь крови. Отделался от священника и пошел искать то, ради чего мы сюда прорывались. Посылка оказалась на месте, под каменным основанием жаровни в келье настоятеля. Я забрал ее, сунул под рубаху и велел уходить.
Мы задержались только для того, чтобы положить к ногам Сумарлиди и беззубого Ламби окровавленные тела арабов, а затем подожгли церковь и растворились в спасительной темноте.
Еще одно божье место сожжено, еще люди убиты. В ночном мраке сырой ветер охладил мое лицо, тошнота подкатила к горлу, и сил ее сдерживать не осталось. Я согнулся пополам, а когда проблевался, ощутил на плече чью-то руку. Я не хотел никого видеть, но не успел прогнать незваного добряка — меня скрутило снова.
Брат Иоанн похлопал меня по плечу, и я услышал напевное:
— Tacilis descensus Averno.
Сойти в преисподнюю просто.
Мать его за ногу, откуда ему знать? Ведь не он во главе этой шайки.
6
Я обнимал мальчишку, крохотного, будто птаха, а его тело от рыданий сотрясалось так, будто сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Хотелось обнять его как можно крепче, но это было неловко, ведь все смотрели на нас, а слов утешения не было ни у кого. Наконец брат Иоанн оторвал Козленка от меня и повел к ручью — смывать сопли и слезы.
Остальные ежились от холода и усталости; уже пробивалась заря, языки тумана, точно длинные волосы ведьмы, скользили вокруг, словно обгладывая развалины, тутовые деревья и трупы, почерневшие и обугленные. Вороны расселись на ветвях, недовольные тем, что мы мешаем им пировать.
Пир бы выдался на славу. Повсюду крошечные тельца, настоящее поле смерти, темные кудри в сгустках крови, глаза уже выклеваны и зияют дырами, будто упрекая. Этого ребенка убили со спины, проткнули насквозь, и Хальфред сумел установить, как было дело.
Всадники прискакали в шелкопрядную мастерскую из Лефкары, и это означало, что я угадал правильно — Фарук поспешил на дым погребального костра, живых не нашел и потому двинулся в деревню. Там он, должно быть, отыскал еще мертвецов и сгоревшую церковь, а мы его опережали, пусть и не намного. Хвала Одину, что мы с арабами разминулись во мраке, — но за такую удачу Одноглазый обычно берет немалую виру.
На сей раз он взял маленького Власия, который попался на глаза арабам, повидавшим своих мертвых дружков. Как вспугнутая дичь, брат Козленка, похоже, пытался убежать на своих резвых ногах, но где ему было удрать от конных с копьями.