Волчье море
Шрифт:
Двое мужчин со смехом гнались через площадь за вопящей женщиной. Сигват заступил дорогу, пихнул одного в бок и повалил на землю. Это оказался Арнфинн, наш старый побратим. Его товарищ испуганно попятился.
— Вы двое, со мной, — сказал Сигват. Товарищ Арнфинна, глядя, как женщина с визгом исчезает за углом, свирепо зарычал.
— А ты что, за вожака теперь? — Он взвесил в руке окровавленный топор.
— Он меня послал, — ответил Сигват дружелюбно, ткнув пальцем в мою сторону. Я помахал. — А это от меня. — Он двинул рукоятью клинка прямо в челюсть недовольному. Полетели зубы, полилась кровь. Арнфинн тем временем встал и ухмыльнулся, явно пристыженный тем, что повел себя как молокосос.
— Небось не ждал такого, когда за бабенкой погнался, а, Ламби? — Он усмехнулся, помогая подняться товарищу. — Чего тебе, Сигват?
Тот принялся объяснять, а я услышал цокот копыт и чуть не обмочился от страха, но потом разглядел брата Иоанна и Козленка, ведущих в поводу наших лошадей. Раненый Сумарлиди размахивал копьем, сжимая в другой руке щит и пытаясь удержать равновесие — наездник из него был так себе.
— Помогите мне слезть, — прорычал он. — Слишком высоко, чтобы я сам справился.
Мы с братом Иоанном выполнили просьбу, а Козленок вытаращился на представшее его глазам зрелище.
— Ты бы не подпускал его, — пробурчал Сумарлиди, хромая к колодцу. Его нога, как я различил в отблесках пламени, никуда не годилась, ее все равно что не было, мертвый груз, который он обречен таскать до конца жизни.
— Думаю, он уже привык к такому, — ответил брат Иоанн. — Tede pes et cuspide cuspis, arma sonant armis, vir petiturque viro — так уж тут заведено, я хочу сказать.
— Понял бы, что это значит, глядишь, и согласился бы, — фыркнул Сумарлиди. Все замолчали, а горящий дом с грохотом обрушился, и во все стороны полетели искры. Финн отчаянно бранился.
— Это значит, люди всегда сражаются в этих краях, — перевел я. — Как нога?
— Никак, — хмыкнул Сумарлиди и покосился на меня с опаской. — Ты это, Убийца Медведя, не горячись, ладно? Я к валькириям не тороплюсь.
— И в мыслях не было, — процедил я, внезапно разозлившись. Что я им, мясник, что ли?
— Скоро ты позовешь меня со Жрецом, Одноногий, — заявил Финн, подошедший к окончанию нашего разговора. Его лицо было перемазано сажей.
Потребовалось около часа, чтобы утихомирить викингов и собрать всех вместе. Двое успели надраться в стельку, трое были ранены, одному ногтями расцарапали щеку.
— Я юбки-то задрал, — объяснял он своему товарищу, — а она и не дергается, будто так и надо. Ну, я решил поглядеть, на кого влезаю, и тряпку с башки содрал. А она словно спятила вмиг, брыкаться начала, вопить. Морду мне раскроила. Лучше б я…
— Заткнись, — бросил Финн, и дан мгновенно замолчал.
Я высказал все, что накопилось у меня на сердце, — а накопилось немало. И предупредил, что если кто-то снова меня ослушается, я намотаю их кишки на позорный столб.
Признаться, я не гнушался прибегать к повадкам Старкада; уж всяко лучше, чем старинные «кровавые орлы». Над орлами отпетые разбойники вроде моих людей только посмеялись бы, ведь ими обычно грозили ради красного словца; правда, Хедин Шкуродер уверял, что однажды учинил такое наказание, когда грабил земли ливов вдоль Балтики, потому и получил свое прозвище. Другие, впрочем, говорили, что прозвище досталось ему, когда он бил волков на мех; по мне, это ближе к истине.
Когда я закончил, все молча разбрелись, понимая свою вину: всего горстка сарацин мертва, многие бежали, а с дюжину врагов заперлись в церкви, и извлечь их оттуда было совсем непросто.
Мы сидели на площади и смотрели, как воины подтаскивают к узкому дверному проему дерево, копьями проталкивают кучу поближе к двери и поджигают. Я опасался Фарука с его всадниками, а потому разослал дозорных и отправил Косоглазого с Хедином на разведку. Теперь оставалось только ждать, тем более что из узкого проема уже повалил дым.
Ожидание коротали кто как, но грабить и насиловать никто не бежал — все опасались прихода Sarakenoi; один Сумарлиди все ныл, чтобы ему нашли бабу, потому что сам он никого не догонит. Наслушавшись этого нытья, двое поднялись, ушли и вскоре вернулись, волоча за собой скулящую женщину. Сумарлиди разложил ее прямо на поилке и пристроился сверху. Козленок с любопытством наблюдал. Остальным было плевать.
Наконец Сигват донес, что огонь погас, причинив кое-какой урон, но арабы хорошо намочили дверь, даже вина не пожалели — льют вниз прямо сквозь отверстия в стене.
— Значит, вода у них уже кончилась, — сказал брат Иоанн.
— То есть они надеются на подмогу, — продолжил я. — На Фарука и конников.
Эти слова заставили моих людей заторопиться: все понимали, что новая схватка с конницей будет явно не в нашу пользу. Арабы наверняка возьмутся за луки и перебьют нас издалека по одному, как гусей.
Вход в церковь был узким, на одного человека, только у самой двери расширялся так, что трое могли встать рядом. Дерево на двери почернело, но не прогорело, так что мы проникли внутрь и прикрылись щитами от копий из отверстий в стене. После чего Финн и еще двое принялись рубить дверь топорами.
Минуло с полчаса, наполненных шумом и едким мужским потом, когда Финн торжествующе взревел — он проломил в верхнем левом углу маленькую дырку. Топоры заколотили еще яростнее, щепа так и летела в разные стороны, а остальные, по-прежнему укрываясь под щитами, готовились броситься вперед, едва дверь рухнет.
Неожиданно из дыры в двери высунулось копье. Финн как раз наносил очередной удар по двери, а потому резко отшатнулся: по воле Одина топор с размаху вонзился в горло человека за его спиной, и тот захрипел и повалился навзничь.