Волчье море
Шрифт:
Я орал, сыпал угрозами, даже умолял, но все было впустую. Рука стиснула мой локоть, я обернулся и увидел брата Иоанна, с лицом мрачнее, чем у Распятого.
— Лучше пусть сами угомонятся, — проговорил он. — Кстати, мы кое-что нашли.
Я последовал за ним к черному шатру и нырнул внутрь, сощурился в сумраке, будто перескочив из студеного Хельхейма на радужный Биврест. Горели сальные свечи, землю устилали разноцветные ковры, на деревянных столиках были расставлены золотые чаши и резная посуда. Ботольв, выставив перед собой данский топор, стяг с вороном у ног, сидел на корточках и глядел с улыбкой на фигуру напротив.
Забившись в уголок, примостившись на толстой арабской подушке, пряча ястребиный нос и темные глаза на туго обтянутом морщинистой кожей лице, там оказался монах Мартин. Он глядел в пространство, как если бы видел родной дом за деревьями.
— Сарацины его поймали на пути в Йорсалир, как он сам на радостях признался Ботольву, — сказал брат Иоанн. — А так как он беглый раб, щадить его не собирались.
Кто-то ворвался в шатер, и Ботольв мгновенно развернулся и зарычал, как сторожевая псина. Человек взвизгнул и убежал.
— Похоже, своих псов ты еще держишь на поводке. — Голос Мартина был сух, как здешний воздух.
— Скажи спасибо, — ответил я. — Попадись ты Старкаду, все было бы иначе.
Мартин моргнул, в уголках его губ морщинки натянулись, как на кошачьей заднице.
— Выходит, в твоих руках моя жизнь, Орм сын Рерика?
Я вздохнул и взял со столика чашу. Пусто. Ботольв протянул мне почти плоский мех, и я наконец-то промочил пересохшее горло, выдавливая последние капли зубами.
— С тобой мне делить нечего, монах, — сказал я. — Мир омылся кровью, а я никем не командую, как ты видишь. Расскажи, где мои люди, что были с тобой, покуда мы ждем, когда все утихнет.
— Твои люди? — переспросил Мартин, скривив губы, и потер следы от оков на запястьях. — Не думаю, что они служат Убийце Медведя. Их ведет Вальгард Скафхогг, они слушаются только его и верят, что боги их предали.
— Они держатся вместе? И идут к той же цели, что и прежде?
Мартин кивнул.
— Да. Я сбежал. Двое, добрые христиане, присоединились ко мне. Их убили, а меня схватили.
Я не удивился — у Мартина много умений, в том числе умение выкручиваться, как угорь, из любых неприятностей. А еще — умение убеждать, что всех спасет только Белый Христос.
— Что с копьем? — вмешался брат Иоанн.
Мартин, уловив напряжение в его голосе, язвительно усмехнулся.
— Пока не добыл. Но добуду, не сомневайтесь. А что?
Брат Иоанн весь подобрался.
— Не суди меня по своей мерке, священник. В Великом Городе тоже есть святое копье. Так что ты гонишься за куском деревяшки, не более того.
— А если нет?
Вопрос Мартина повис в воздухе без ответа. Брат Иоанн молча поднялся и выскользнул из шатра.
Я смотрел на монаха, вспоминая, как ударил его, вывернув лезвие плашмя и пощадив его жизнь, о чем потом неоднократно жалел. И вот он снова передо мной, и снова я оставлю его в живых, потому что смертей вокруг и без того в избытке.
Я поднял руку, подзывая к себе Ботольва. Мартин заметил мое движение, разглядел отсутствие пальцев на моей руке — и с усмешкой показал собственную руку, лишенную только мизинца. Этот палец ему отрубил Эйнар, пока Мартин висел вниз головой на мачте «Сохатого» и, перемежая слова всхлипами, выкладывал все, что знает. По выражению лица было понятно, что этого он никогда не забудет.
Он поглядел на мою изувеченную руку, на два пальца меньше, чем должно быть, итог схватки с человеком — с мальчишкой, — который убил Рерика, моего, как я думал, отца.
— Око за око, зуб за зуб, палец… — Мартин умолк, перехватив мой взгляд, и правильно сделал, иначе я не сдержался и прикончил бы его прямо там, вспомнив, что это он послал того мальчишку и его брата по нашему следу, а закончилось все гибелью Рерика и его собственных племянников и исчезновением двух моих пальцев. Память о том, каким образом я лишился пальцев, настигла Мартина, и он побледнел, стиснул губы, казалось, готовый яростно зашипеть.
— Присмотри за ним, — велел я Ботольву. — Чтоб остался целым и невредимым, но не удрал.
Мартин улыбнулся и наклонил голову, как бы милостиво принимая дар.
— За добро добром, — проронил он. — Поспеши к своим людям, Убийца Медведя. Я бежал, когда выдался случай, ибо знал, что бывает, когда попадаешь в копи; пусть я отринул плоть во имя Господа, я до сих пор предпочитаю мочиться не через соломинку.
Я выскочил наружу, где по-прежнему творилось насилие и бесчинство, и страх накатывал на меня, как утренний туман накатывает на фьорд, заодно с яростью. Треклятый монах! Я хотел убить его, но он был мне нужен: Старкад придет за ним, а мы будем ждать.
Люди, которые вроде бы повиновались мне, раз я носил руническую гривну на шее, цапались, как голодные коты за кусок мяса. Никто не захочет слушать, что Косоглазый затрахал до смерти принцессу Хамданидов, что Квасир поотрубал пальцы полутора десятку мужчин и женщин, чтобы забрать кольца, или что Финн запускал руки в распоротые утробы мертвецов, разыскивая проглоченные богатства.
Вместо этого все будут повторять, что случившееся в тот день учинило Обетное Братство Орма Убийцы Медведя, — ведь мое имя — это нынче их имя, и наоборот.