Волчье море
Шрифт:
Уже рассвело, когда побратимы наконец угомонились: они щурились на встающее солнце, некоторые явно стыдились того, что натворили, но остальные сожалели разве что о неповиновении, и все так порезвились, что унести с собой смогли только малую часть награбленного — рассовали по сапогам и за пазуху. Раздраженные, насупленные, они с тоской в глазах наблюдали, как приходят другие и забирают то, что не влезло.
Я повел их обратно к нашему войску, по усеянному трупами полю, где шныряли змеи и пировали вороны и где тучами вились мухи. От выпущенных кишок земля сделалась скользкой, раны зияли, точно провалы слепых глазниц, казалось, взывая о помощи. Мы долго искали, но так и не смогли найти тело Амунда. Он стал нашей единственной потерей, а мы не смогли его отыскать.
Мы победили, как выяснилось, — так уверял Красные Сапоги, хотя ему не слишком-то и верили. Безумный натиск северян увлек за ними большую часть скутатов, вопреки всей их хваленой дисциплине. Едва они перестали крушить дайлами, остановились, переводя дух и расставаясь с содержимым чрева, вражеские конники-гулямы в своих сетчатых доспехах и с булавами врезались в наши ряды и принялись топтать и забивать бегущих.
Лишь когда Носящие духовки подоспели на выручку, Красные Сапоги удостоверился в победе — но велел отступать обратно к Антиохии. Мы поплелись к Оронту, а воздух был пронизан скорбью, дымом погребальных костров и женским плачем.
Люди Бранда угрюмо зализывали раны, но по крайней мере им удалось забрать всех своих убитых и раненых. Люди же Скарпхеддина бежали, а те, кто уцелел, вынужденно возвращались на страшное поле и разгоняли стервятников под несущиеся им в спины проклятия женщин, которые искали своих мужчин. Такая победа хуже поражения, ибо предвещает новую схватку.
Мы пришли в наше становище все пыльные, в крови и изможденные, некоторые даже блевали по пути и загадили себе бороды. Какие-то «зайцы» решили, что могут над нами позубоскалить, и мы восприняли это как избавление. Финн, дуя на саднящие костяшки пальцев и вопя им вслед, в конце концов рухнул навзничь, слишком уставший даже для того, чтобы запалить костер. Ботольв молча отпустил монаха, которого волок за собой на поводке, и плюхнулся наземь.
Так мы и сидели, кто на корточках, кто на заднице, понурив головы и стараясь справиться с болью в душе и тучами мух вокруг. Такими нас и нашел Гизур. Оказалось, Один никак не может успокоиться.
— Козленок пропал, и Радослав с ним, — сказал Гизур. — Скальд Скарпхеддина, Харек, говорит, что чародейка держит их в каком-то потаенном месте, вроде бы в шумерском дворце, к северу от города.
10
Начинало светать. Мы затаились в узкой расселине между скалами, где торчали изъеденные ветрами обломки, напоминавшие очертаниями высокие и тощие грибы. Меня со всех сторон окружали люди, но мнилось, будто я остался один-одинешенек в некоем огромном чертоге с колоннами, а песок тускло серебрился в свете луны. Заря Фрейи, ночь, светлая, как день.
Серебряные лучи отбрасывали длинные тени на зазубренные скалы, вонзались во мрак, проскальзывали в трещины, словно обволакивали нас, превращая в подобия жутких синих призраков, и гладили поверхность ручья. Ворон беззвучно спорхнул с плеча Сигвата и полетел прочь, будто играя в прятки с луной.
Ловушка, конечно, но мы об этом догадывались. Главное — знать, как из нее выбраться, верно подметил Хедин Шкуродер. Уж ему ли, опытному охотнику на волков, не знать, каковы ловушки? Потому мы вежливо прислушивались к его словам, пускай самым полезным из сказанного им были сетования на происки врагов.
— Слишком большая, — хмуро признал он. — Как если бы медвежий капкан на волка поставили, ежели плевать на шкуру.
Мы закивали, каждый из нас понял, что он имеет в виду. На волка охотятся с мясом и гибкой деревяшкой не длиннее пальца, заостренной с обоих концов. Стянутую кишкой в петлю, эту деревяшку заталкивают в мясо, волк ее проглатывает, кишку у него в брюхе разъедает, и деревяшка распрямляется, разрывая серому чрево. Такого волка очень просто выследить по кровавой рвоте, а умрет он скоро, и его драгоценная шкура не пострадает.
Да, меткое наблюдение, вот только не слишком ли мы льстим чародейке?
— Разыскивай они дорогу к кладу Аттилы, — проворчал Финн, — почему не воспользовались сейд? Разве не проще вызнать все колдовством?
— Может, и пробовали, но у них ничего не вышло, негодные из них колдуны, — отозвался Сигват.
Мне припомнилось, как Свала рассказывала, что видела Хильд, и тут я сообразил, что они и вправду колдовали и наткнулись на Хильд, стерегущую этот путь, столь же свирепую, как и при жизни. Я озвучил свои мысли, и те побратимы, кто помнил ее, согласились со мной.
Свала и мать Скарпхеддина — этого уже достаточно, пусть сила сейд поддается обузданию, да и не дурная она сама по себе. Но были еще Скарпхеддин и его дренг,те люди, что состояли при нем, ведомые клятвой и подаренными кольцами. Его людей посекли в сражении, женщины до сих пор омывали и хоронили тела, а три десятка или около того уцелевших сплотились вокруг ярла, с отчаянием тех, кто видит, как их удача тает на глазах.
Я пошел к ярлу Бранду и вывалил на него все подробности, не стал скрывать даже того, на что именно зарился Скарпхеддин. Бранд, худой и будто прозрачный в неровном мерцании факелов, погладил вислые усы и настороженно оглядел меня с головы до ног, а блики пламени дробились в серебре на его руках.
— И ты поведаешь ему, где сокровище? — спросил он негромко.
— Нет, господин, — ответил я, ощущая струйку пота на хребте, — конечно, нет. — Это не была ложь, ведь рунный меч далеко. — Однажды мы шли этой дорогой, но она вела к гибели в Травяном море.
— Да, ты говорил. — Бранд помолчал, потом усмехнулся. — Я тоже слыхал о кладе Эйнара. Отличная сага. Мне он виделся безумцем, неистовым, как свора разъяренных псов, и похоже, что я был прав, ведь ходят слухи, что он и большинство его людей погибли.
Я тоже улыбнулся, прямо-таки обмякнув от облегчения. Один, пусть и дальше так думает. Ну попусти нам, ты, одноглазый ворон предательства…
— Я помогу вам, — продолжил Бранд, — но вы должны помочь мне.
Торгуется. Что ж, торговаться — это по мне.
— Я помогу вам одолеть Скарпхеддина, ради его людей, если уж на то пошло, — пояснил он. — Вскоре мне предстоит отбивать мои земли, и я заберу его людей, когда он умрет.
Я моргнул. Бранд произнес эти слова так небрежно, словно ставил в известность, что притязает на старый рог Скарпхеддина. По правде говоря, Скарпхеддин сам себя прикончил в бою, а теперь ярл Бранд готов забрать все, чем владел старик, в том числе и уважение Великого Города.