Волчье море

Лоу Роберт

Меня и Косоглазого они увели. Нас разместили поодиночке в одной из сторожевых башен у Яффских ворот.

Под утро, когда я уже отчаялся согреться в этом стылом каменном мешке и вдосталь наслушался шебуршания мышей в соломе на полу, меня наконец вывели наружу; щурясь от солнечного света, я взобрался по витой лестнице на самый верх башни, где выскобленный дочиста деревянный пол покрывали циновки, а стены были завешаны расшитым полотном.

Меня ждал мужчина в зеленых с белым одеждах, что струились вниз, будто сотканные из воды; на плетеном поясе

висел кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью; голову его венчал складчатый тюрбан с зеленым камнем, за который, если это и впрямь смарагд, у нас в Вике можно купить целый хутор.

— Абдул-Хассан ибн аль-Бакилани аль-Дауд, — назвался он на безупречном греческом.

— Орм сын Рерика, — отозвался я. Он вяло махнул рукой.

— Я знаю, кто ты такой. Источник неприятностей.

Не самое лучшее начало, подумал я, вспоминая слова ярла Бранда насчет того, что рано или поздно мне подпалят задницу. Я благоразумно не стал возражать и просто ждал, покуда он открывал небольшую шкатулку на столе и извлекал своими пальцами в перстнях мой оберег, молот Тора, — один кончик зацепился за потемневший от пота кожаный шнурок.

— Значит, вы не верите в Иисуса, — проговорил он, поднося оберег к глазам и пристально рассматривая. — И все же с вами христианский священник — и не ромей из Константинополя, а человек, приплывший сюда с дальних западных окраин мира. Таких редко встретишь в наших краях в эти времена.

— Мы христиане, — поправил я осторожно, — крестились в святой воде, как положено. У тебя в руках знак Христа.

— Я часто думаю, — произнес он ровно, — что мы, правоверные, лишаем себя благодати и удовольствия, не позволяя ремесленникам изготавливать вот такое. Что это, как не чудо двусмысленности? Если сей знак обозначает вашего бога, выходит, христианский Иисус, похоже, потерял свой крест и обзавелся молотком.

— Это знак Тора, — ответил я, признавая очевидное. — Он бог грома, сын Одина и защитник людей.

— Я так и думал. Вы не люди Книги, пусть этот крохотный джинн и мнится могущественнее христианского Бога. — Аль-Дауд с отвращением кинул оберег в мою подставленную ладонь. — Тебя-то он спас, а вот бог священника не позаботился о своем жреце.

Как ни странно, я понял, что эти слова меня разозлили, да еще как.

— А та женщина? Разве Аллах не был снисходителен к ней? — спросил я.

Его лицо не дрогнуло, однако он склонил голову набок, явно удивленный тем, что я знаю имя его бога.

— Она армянка и шлюха, такая же неверная, как вы или христиане. Та богиня, которой она поклонялась, ее предала, как заведено у всех ложных божеств, — проронил он сухо. — Куда интереснее то, почему она и священник погибли от руки одного из твоих товарищей.

— Когда это выяснится, мы были бы рады узнать.

Он вздохнул, задумчиво похрустел пальцами. Его глаза казались угольно-черными.

— У меня на руках двое мертвых кяфиров и несколько раненых правоверных, не говоря уже об уроне, который нанесен имуществу горожан. Едва не случился бунт.

Вы провели в городе всего пару часов, пришли из пустыни или из Дамаска. Еще раз спрашиваю: почему убили священника?

Рубаха на спине промокла от пота, ибо голос наместника был весьма холоден. Я развел руками и улыбнулся.

— Спроси у убийцы. Его зовут Хальфред, и, пока не увидел его лицо после беготни по крышам — к сожалению, мы кое-что свернули на бегу, — я даже не подозревал, что это он. До сих пор я считал его другом.

Аль-Дауд в упор уставился на меня, словно норовя вынуть душу.

— Его уже допросили. Как следует. Он не отрицает своей вины, но я не вижу ни малейшего смысла в его оправданиях. Что-то насчет грека по имени Валант.

Пусть он произнес это имя жутко переврав, я узнал его. Моя голова дернулась, и наместник это заметил.

— Знакомое имя, так?

Я кивнул.

— Это ромейский правитель, который меня не любит. Думаю, он подослал этого Хальфреда, преследуя собственные цели, и первая стрела предназначалась мне. Брат Иоанн просто оказался у нее на пути. А женщине, я уверен, заплатили, чтобы она заманила меня туда, где Хальфред мог стрелять. Он убил ее, дабы она не распустила язык.

Аль-Дауд кивнул, потом поджал губы, окаймленные черной бородой.

— Он сказал в целом то же самое, да я и сам догадался, — произнес он ровно. — Значит, ты жертва, а не подозреваемый.

— То есть я могу идти?

— Не спеши, — отозвался он без намека на веселье в голосе. — Мне не нужны новые неприятности в городе, так что чем скорее вы уйдете, тем счастливее я буду. Ты вернешься к своим людям, а как стемнеет, вас сопроводят за стены. Тело священника вам отдадут, сможете похоронить, как посчитаете нужным. С вашей стороны было бы неплохо оплатить ущерб — полагаю, двух верблюдов из тех, что у вас есть, будет достаточно.

Я поклонился. Цена крови — нам, северянам, к такому не привыкать. Повезло, что отделались так легко, — но боль от гибели брата Иоанна не позволяла радоваться. Она обвилась вокруг моего сердца, как дракон Нидхегг вокруг корней Мирового древа.

— Еще у меня будет задание для вас.

Я не удивился бы сильнее, задери он вдруг свои одежды и начни отплясывать. Сперва я подумал, что ослышался, и разинул рот, как рыба на отмели. Это зрелище вызвало у него улыбку — первую за все время нашего разговора. Но уж лучше бы он не улыбался — ничего приятного в этой улыбке не было.

— В пустыне бесчинствуют разбойники, — продолжал он. — Сначала я принял вас за них. Но про них говорят, что это греки, беглые рабы из копей на севере, а вы не похожи ни на рабов, ни на беглых, ни на греков.

— Да уж, — просипел я.

— Также я подумал, что вы из мамлюков, которых столь охотно нанимают неверные Аббасиды. Среди них хватает турок, славян и прочих. Но все они приняли Аллаха, пусть по-своему, а вы идете другой дорогой.

— Мы следуем Одину, — согласился я, проглотив комок в горле. — Ну, и Христу отчасти.