Волчица и пряности. Том 3
Шрифт:
Лоуренс закрыл глаза; сердце его переполняло сожаление.
Если бы только он прочел это письмо раньше, крутилось у него в голове.
Внезапно на Лоуренса накатило желание разорвать письмо на мелкие клочки, но он, конечно, понимал, что не может позволить своим чувствам взять над ним верх.
Это письмо было важной зацепкой на пути к Йойтсу.
Лоуренс не мог выбросить из головы мысль, что письмо окажется и той тонкой ниточкой, которая все-таки будет связывать его с Хоро; именно поэтому он сложил письмо и спрятал у себя на груди.
Затем он вновь перевел взгляд на Хоро, но та по-прежнему не желала поднимать глаза.
Слово «прости», которое Хоро проговорила, когда он уже собрался протянуть к ней руку, вновь прозвенело у него в ушах.
Лоуренсу оставалось лишь одно: молча выйти из комнаты.
И потому он сделал шаг назад, потом еще шаг.
Через окно в комнату ворвалась волна радостных криков, и Лоуренс воспользовался этой возможностью, чтобы развернуться и выйти.
На какое-то мгновение Лоуренсу почудилось, что Хоро подняла голову, но он сказал себе, что ему показалось, – просто он выдал желаемое за действительное.
Закрыв дверь, он привалился к ней спиной и зажмурил глаза, словно не желая ничего больше видеть.
Однако все случившееся не могло просто взять и исчезнуть.
Он должен был найти решение.
Лоуренс прекрасно понимал, что должен каким-то образом найти выход, но все, что он мог, – это спрашивать себя: «Что же мне теперь делать?»
Лоуренс вышел с постоялого двора.
И влился в полный чужих людей город.
ГЛАВА 4
Выйдя на улицу, Лоуренс тут же понял, что деваться ему сейчас некуда.
Теперь, после заката, праздничное действо абсолютно не походило на то, что было днем; от прежней радостной атмосферы не осталось и следа.
Не только ряженые, но и чучела из соломы и дерева все были вооружены и непрерывно сражались друг с другом. Самые большие чучела, которые не могли держать оружия, тоже участвовали в сражениях – они сами были оружием.
Под яростные вопли соломенные чучела сталкивались друг с другом. Всякий раз, когда по сторонам разлетались ошметки, толпа разражалась криками радости. Музыкальные инструменты вокруг площади издавали безумные звуки, вполне сочетаясь с диким духом сражения; люди в черном орали какой-то боевой гимн, от которого кровь стыла в жилах.
Избежав толпы, Лоуренс двинулся на север. Гвалт безостановочно бил его по голове; он едва мог это вынести.
Он все шел и шел по длинной улице, но шум не стихал; Лоуренсу казалось, что он не кончится никогда. Шум терзал Лоуренса, словно пыткой; силы его таяли, словно от сглаза какой-то ведьмы. В голове вновь всплыла недавняя сцена его разговора с Хоро. Он видел самого себя, стоящего рядом с Хоро, и при виде того, насколько он беспомощен, ему захотелось закричать, но он загнал крик вглубь.
По крайней мере какая-то способность рассуждать у Лоуренса сохранилась: он сказал себе, что если уж у него остались силы кричать, почему бы не направить их на то, чтобы как-то исправить случившееся.
Однако, обдумав ситуацию со всех сторон, Лоуренс пришел к выводу, что ни малейшей возможности что-то сделать у него нет.
В своем нынешнем состоянии Хоро вполне может взять и принять предложение Амати. В сражении, где на росте цен можно без особых усилий делать состояния, Амати, скорее всего, начал участвовать первым, а это значит, что он, видимо, уже получил немалую прибыль.
Если Лоуренс не придумает что-то, причем быстро, Амати, возможно, даже до завтрашнего вечера ждать не станет – выложит деньги и объявит договор выполненным раньше.
Лоуренс прекрасно знал, что его мысли отнюдь не излишне пессимистичны.
– …
Его живот словно стиснуло чувством тревоги; изо рта вырвалось что-то похожее на всхлип.
Он поднял лицо к черному небу и закрыл глаза.
Если он не способен помешать Амати получить огромную прибыль, все, что ему остается, – это вернуться на постоялый двор и попытаться помириться с Хоро.
Однако совершенно ясно было, что помириться с Хоро прямо сейчас будет еще тяжелее, чем помешать Амати.
Что я для тебя? Вопрос Хоро всплыл в голове у Лоуренса, и он погрузился в размышления.
Даже сейчас, уже некоторое время спустя, Лоуренс не мог дать ответа на этот вопрос.
Конечно, ему очень хотелось и дальше путешествовать вместе с Хоро, и мысль, что Хоро может и впрямь выйти замуж за Амати, переполняла его тревогой.
Однако когда Лоуренс, подобно корове, жующей жвачку, еще раз прокрутил в голове все, что только что произошло, в сердце его поднялось лишь едко-кислое чувство, более горькое, чем желчь. Лицо его исказилось.
В глубине души Лоуренс чувствовал, что Хоро – очень дорогое ему существо, но, когда ему был задан вопрос, что она для него, он не смог дать внятного ответа.
Лоуренс принялся растирать щеки, пытаясь как-то расслабить напряженное лицо.
Как вообще могло произойти что-то подобное?
Радостный, бурлящий дух праздника казался чем-то нереальным, точно сон. Даже всемогущий Господь не мог бы предсказать, что все так изменится за несколько коротких часов.
Прямо впереди Лоуренс мог разглядеть группу ряженых, идущих по улице и одновременно фехтующих на мечах. Процессия совсем изменилась, от нее веяло чем-то диким и зловещим, от веселой атмосферы, что была днем, не осталось и следа. Это было совсем как отношения самого Лоуренса с Хоро. При этой мысли Лоуренс невольно отвернулся и ускорил шаг.
Он грыз себя за то, что оставил письмо на столе. Он был уверен, что если бы не оставил тогда письма, ничего этого бы не произошло. Если бы только он нашел подходящий момент, чтобы все объяснить, уж конечно, сообразительная Хоро не обезумела бы так, как сейчас.
Более того, слова Хоро раскрыли себялюбие и нерешительность Лоуренса. Даже если он сейчас вернется на постоялый двор как ни в чем не бывало, едва ли ему удастся нормально с ней поговорить.
В итоге Лоуренс так и не смог найти хорошего решения. Неосознанно он прокладывал себе путь в безлюдную северную часть Кумерсона.