Волчица лунного князя
Шрифт:
Сияющий Ариан застывает между нами, и его сильный голос полон вселенского льда:
— Я слушаю.
— Почему мне отказано в свидании по лунным обычаям? — Ламонт поднимает голову. — Все остальные…
Голос Ариана прерывает его несмелые претензии:
— Ты водил жрицу Тамару на свидание по обычаям твоей стаи, когда она гостила у Свэла. Если позволю второе свидание, это будет несправедливо: все должны быть в равных условиях.
Уголки губ Ламонта скорбно опускаются, он закрывает глаза и наклоняется ниже. Печаль. Только печаль и ни капли гнева или желания
— Прошу, моя леди. — Пьер протягивает руку. — Пора отправляться.
А мне больше хочется спросить, почему Ариан отправляет меня с Ксантом. Умом, конечно, я понимаю, но сердцем…
Туман окутывает меня, Пьера и Ксанта, выплёвывает в стрекочущую темноту Сумеречного мира. Перемигиваются на небе звёздочки, острее пахнет травами. Невдалеке едва заметен дом Ариана. А может, мне он лишь мерещится, ведь там ни огонька.
Сжав мою ладонь, Пьер тянет куда-то в сторону:
— Доставка на место будет немного не в лунном стиле, но зато быстро.
Пик! — откликается сигналка, мягко урчит двигатель, и габаритные огни озаряют чёрный внедорожник. Пьер галантно открывает дверцу пассажирского места и помогает забраться в кожаный салон. Ксант ныряет на заднее сидение человеком, но устраивается там уже чёрным волком. Когда он успел стянуть плавки, я не заметила, но на звере их точно нет.
Сев за руль, Пьер улыбается:
— Ну что, поехали?
Можно подумать, у меня есть выбор. Но я улыбаюсь. Свидание по традициям Ламонта было милым, несмотря на пакости Ариана, интересно, как принято ухаживать в стае Пьера.
— Вы на месте, — ласково сообщает навигатор на безликом речном берегу.
Сонная, разморённая с дороги, я жду, когда Пьер обойдёт машину. Он бережно снимает меня на землю. Рядом уже потягивается Ксант, на тёмной траве заметный только по шелковистому блеску шерсти.
Держа меня за руку, Пьер умилённо улыбается, словно кот, увидевший сметану.
— Перенеси нас в Лунный мир, — просит он.
— А фары выключить?
Хлопнув себя по лбу, Пьер кидается в салон, отключает фары, захлопывает двери. Я вдохнуть лишь пару раз успеваю, как он снова сжимает мою руку:
— Пойдём.
Зажмуриваюсь. Без Ариана перемещаться страшновато. Без него вообще плохо, по спине пробегает озноб. Я прошу перенести нас под свет огромной луны. Меня окутывает что-то влажно мягкое, едва уловимое. Стрекот насекомых сменяется шелестом воды, словно рядом плотина или маленький водопад.
— Можно открыть глаза, — почти шепчет надвинувшийся на меня Пьер.
Мы стоим на краю сложенного из плит амфитеатра в форме месяца. С рожек две речушки падают в круглые водоёмы чёрного и белого камня, из них по блестящим в лунном свете каналам обтекают каменный комплекс вроде Стоунхенджа, только здесь кольцевых ярусов штук тридцать, и верхние перекладины живы, хотя кое-где затянуты плющом и мохом. Сверху сердцевину не видно, смутно чернеют окружающие поля и лес вдалеке.
— Лабиринт любви, — повторяю название места свиданий в стае Ламонта.
— Сердце зверя, — мягко поправляет Пьер и тянет вниз, к ступеням в камне.
— Я жду здесь, — предупреждает Ксант. — Смотрю в оба, так что без фокусов.
— Не переживай, я в нашей семье самый спокойный, — насмешливо отзывается Пьер, вдруг подхватывает меня на руки и легко сбегает к чёрной выемке под водопадом. Ставит меня на землю и просит на ухо:
— Умой лицо.
— Зачем?
— Традиция.
Тёплая вода дрожит от беспрестанных ударов рушащихся на неё потоков. Быстро ополаскиваю лицо, радуясь тому, что перед свиданием мне не дали накраситься.
— Теперь в другую сторону, — Пьер хватает меня за руку.
Наши шаги по каменному плато гаснут в шелесте воды. Пьер ныряет в белоснежную выемку, погружается с головой.
Похоже, мне тоже надо было нырнуть так, но он не стал настаивать.
Пьер выныривает резко, выбрасывается весь на берег и выпрямляется. Вода стекает по его лицу и волосам, струиться по полупрозрачной от влажности тоге, плотно облепившей и подчеркнувшей развитую мускулатуру.
— Спасибо, что меня не окунул.
— Это было бы слишком жестоко. — Он предлагает руку, и я вкладываю пальцы в мокрую горячую ладонь.
— С чем связана эта традиция и чем вы занимаетесь в сердце зверя? — Воспоминание о нашем взаимоуспокаивающем поцелуе накатывает волной смущения, и я опускаю взгляд.
— Как ты заметила, моя стая довольно цивилизованная, — Пьер переплетает наши пальцы, — ориентированная на Сумеречный мир. Это настолько давняя традиция, что некоторые сомневаются в свободе нашей звериной сущности и обвиняют в потакании человеческой. Конечно, это глупости, ведь зверь и человек у нас одно целое, но злым языкам лишь бы за что зацепиться.
— Понимаю. — Я разглядываю пляшущие тени под нашими ногами, мелькающие каменные плиты в паутине трещинок и сколов. — Это древнее место?
— Ещё со времён покинувших нас богов. Человеческая постройка. Откололась от Сумеречного мира, так что люди теперь… ох, наверное, тут людей не было несколько столетий, если не тысячелетий. Ты первая.
— Ого.
Мы входим в тень каменных плит. Воздух здесь вязкий, сладкий, будто в буйно цветущем саду, хотя цветов мало: серебристо мерцающие звёздочки рассыпаны по земле и сетям плюща. Сверху их не видно, но здесь внизу… их с каждым мигом всё больше, они распускаются повсюду, скрывая под собой камни. Воздух становится ещё слаще, опьяняет дурманом.
— Здесь трудно почувствовать запах, выследить свою пару, но если уж желание велико настолько, что выследил, если поймал… — исступлённо шепчет Пьер и сверкает глазами, — то…
— То? — уточняю я, не дождавшись продолжения и чувствуя, как от лица уходит кровь и вместе с сердцем прячется в пятки.
Пьер тихо смеётся, посверкивая глазами:
— Будь ты волчицей, было бы бурное страстное воссоединение, считающееся у нас заключением священного брака.
Что-то мне не хорошо, и лицо холодеет, как и кончики дрогнувших пальцев.