Волчица с Рдейских болот
Шрифт:
Плохим же Мария считала то, что Ромка слишком идеализирует ту девушку. Совершенно не зная ее, не перекинувшись даже парой слов, он влюбился, вознес ее в своем воображении на немыслимую высоту. Конечно, и чувство вины сыграло свою роль, но это была волчица… Так получилось, что о них она не могла сказать ничего хорошего. Сердцевину их натуры можно было охарактеризовать, как деловой цинизм. Так бы она сказала об основной особенности характера сестры Саши и ее дочери. И еще про одну волчицу она знала — вторую Сашину жену.
Ромкина девочка не могла сильно отличаться от них — у них было одно воспитание. Родные люди, окружающие их, внушали и прививали одни и те же понятия. Закладывали в сознание основы восприятия окружающего мира и правила существования
Не осуждала она и то, как все случилось между той девочкой и Ромкой в парке. Она была человеком и ничего не могла знать о силе притяжения между волками. Но помнила свое состояние тогда — в юности. Когда согласилась на замужество через несколько часов после знакомства. Больше того — сама предлагала ему себя безо всякого брака. Потому что так чувствовала, потому что тянуло к нему с немыслимой силой. И она тогда не сомневалась, что, что бы и как ни произошло у них — это будет правильно. И до сих пор страсть, сжигающая их тогда, не ушла со временем, не угасла. Не наступало привыкания. Они не приелись, не надоели друг другу, их чувства не погасил нелегкий таежный быт и будничная питерская повседневность.
Не осуждала она девушку и за то, что та не оказалась девственницей. Сейчас было такое время. Не распущенное и не развратное — другое. Менялись скорости, масштабы, расстояния. Планета стала маленькой, а жизнь — стремительной. И люди торопились жить — влюблялись и спешили сблизиться, углубить свои отношения. Быстрый темп и обилие впечатлений от стремительно проносящейся жизни давали возможность скорее и лучше узнать друг друга. Это узнавание часто приносило разочарование, и люди опять искали свое счастье — с другими.
Но волчица… Мария боялась. Боялась Ромкиного разочарования, но это потом… Сейчас она боялась этого их цинизма. Раскованная, свободная в проявлении своих чувств, сильная волчица была смертельно оскорблена. Как была бы оскорблена любая женщина на ее месте. И Мария боялась, что свою ненависть она перенесет на ребенка Ромки и избавится от него.
Важнее всего для нее было счастье сына. В том же, что он найдет его с волчицей, она очень сильно сомневалась.
Но видела, что сын любит, первый раз и единственно возможный для волка. Видела, какой нежностью наполняется его взгляд, когда речь заходит об этой Оксане, какой болью наливается, когда он вспоминает о своей вине. Но главным стала надежда на лучшее, которую смогли внушить ему отец и дед. Он верил, что сможет вымолить прощение, заслужить его. Считал, что чувство такой силы, как у него, просто не может оказаться безответным. Он всю свою жизнь собирался искупать эту свою вину.
Поэтому мать собиралась всеми силами помогать сыну — как могла. И поддерживая его, и помогая готовить подарок для будущей невесты.
Мария разложила на столе буклеты, которыми снабжали их поставщики ювелирных камней. Можно было поискать в интернете, но именно турмалины покупать дистанционно было не желательно — слишком много подделок. А в буклетах снимок уже ограненного или сырого камня давался в нескольких проекциях. Это было уже что-то. Но и это — не все.
Особенностью турмалина была сильная электризация при нагревании и охлаждении, а также при трении. Это и было самым надежным способом проверить его на подлинность. А еще нужен был определенный размер — карата 2–3, не больше. Булыжник на руке будет смотреться безвкусно. Вся красота должна была заключаться в изысканной форме оправы для камня. Ромка сейчас готовил только кольцо для помолвки, на остальное не было времени. Дравиты для полного гарнитура — парюры, они подберут позже, на это понадобится больше времени.
Она встала, прошла по мягкому ковру к музыкальному центру и включила концерт Лары Фабиан. Зазвучало «Адажио». Выключила верхний свет в комнате. Немного посидела за письменным столом в мягком свете настольной лампы, наслаждаясь мелодией и голосом певицы. Думая о том,
Растравив памятными воспоминаниями воображение, она хотела устроить сегодня для себя и мужа особый, незабываемый вечер… и ночь.
ГЛАВА 9
Лешего я увидела только на третий день к вечеру. И надо сказать, что я бы на его месте точно слезу пустила — сколько народу собралось возле дома Саныча и ждало его прибытия. Но из директорского «Уазика» вылез спокойный и непробиваемый дядька с длинной бородой, коротко поклонился собравшимся сельчанам и сразу прошел в дом.
А я задумалась, вполуха слушая взволнованные людские разговоры и удобно прислонившись к забору. По моему мнению, та якутяночка поторопилась конкретно. Ей нужно было сначала хорошо подумать — в перспективе ведь была не только увлекательная борьба за мужчину, но и, в случае успеха, жизнь потом с этим мужчиной. А он не то, чтобы совсем уж… но впечатления на меня, как на женщину, не произвел. Староват был и запущен до изумления. Комплекция у него была стандартная для всех местных — могучая высокая фигура не разочаровала, но вот все остальное… Седые неровно подрезанные космы связаны в хвостик на затылке, такая же седая борода имела жутко неухоженный клочковатый вид и зеленоватый оттенок. Брови косматились тоже и, по большому счету, самого лица-то было и не разглядеть толком. Вот только остро блеснул зеленым взгляд, сразу спрятавшись за опущенными веками.
Одежда опять же… Я бывала в монастырях по долгу службы, так сказать. Было интересно обойти территорию и днем, и темной ночью. И проверить на наличие кладов прилегающую к монастырю территорию. Так я побывала и в Псково-Печерском, и в женском Снятогорском и Елиазаровском во Пскове. В Крипецкой не стала соваться — там было развернуто такое масштабное строительство, что если что-то и было, то все уже давно вырыли.
Так вот — видела я там и монахов, и простых трудников, и послушников. Люди были одеты по-разному, в том числе и в повседневную рабочую одежду. Старые отрепья не являлись обязательным условием и признаком монашеского служения. А на этом были такие заношенные тряпки… И я поняла, что придется покупать обратный билет в Якутию — однозначно. Потому что любая борьба — она за что-то, должен присутствовать стимул. А тут его не наблюдалось. А значит и Хозяин нам не светит, то есть — всему Рдейскому краю.
Из дома выглянула директорская жена тетя Света и позвала меня войти. Пройдя внутрь, я застала всех в большой комнате за столом. Не за обеденным, а за столом переговоров. Потому что на нем пока стоял только букет тюльпанов. Все оглянулись на меня и леший тоже. Безразлично посмотрел на лицо, опустил взгляд ниже, и он стал совсем отсутствующим — мужчина сразу отвернулся. Ну да, он десять лет не то, что девицу в джинсах — вообще считай, женщин не видел. А тут вошло по определению — запретное искушение, так еще и в штанах в обтяжку. Это я не продумала. Тут заговорил Саныч — как-то устало и совсем невесело:
— Садись, Ксана, расскажи, как дело обстоит с кладом.
Что-то нужно было делать, точно нужно и притом — срочно. И я попыталась, потому что Сан Саныч опустил закрылки, потух. Я его знала достаточно, чтобы уловить явные признаки уныния и апатии. И я рассказала:
— Во-от… значит, что в этом кладе есть? А есть там около десятка золотых… и т. д. — перечислила все, что помнила. А леший сидел и молча слушал, не выражая интереса совсем никак, пока речь не зашла о самородке. Я внимательно следила за выражением его лица, насколько это выражение можно было вообще отследить за седой растительностью. Когда я сказала о золотом сердце, по его лицу пробежала быстрая гримаса… и все. Что это было, я не поняла, но точно не радость. Скорее, наоборот. Если бы тут к месту было страдание, то это было бы оно. Но с чего?