Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Теперь Куртену хотелось хотя бы ненадолго избавиться от Мишеля; с самого утра он только и думал о том, как бы получить деньги за выдачу Малыша Пьера и ни с кем при этом не поделиться, и он решил не уезжать из Нанта, пока не узнает точной суммы вознаграждения и не придумает, как поступить, чтобы оно досталось ему целиком.
Мишель согласился наконец с доводами Куртена и, взглянув на запачканную грязью и мокрую от росы одежду, решил вернуться на постоялый двор.
Как только молодой хозяин скрылся из виду, Куртен тотчас направился к дому генерала Дермонкура; после того как он сообщил свое имя человеку, через несколько минут его провели к тому, кого он желал видеть.
Генерал был весьма недоволен развитием событий; послав в Париж план восстановления мира, образцом которого послужил план, столь успешно осуществленный в свое время генералом Гошем, он никак не ожидал, что проект не найдет одобрения; усматривая во всем происки гражданских властей, ущемлявших права военных, несмотря на осадное положение, генерал чувствовал себя уязвленным и, как старый солдат и истинный патриот, пребывал в самом отвратительном настроении.
— Что тебе надо? — обратился он на «ты» к Куртену.
Куртен поклонился так низко, как только смог.
— Мой генерал, — ответил арендатор, — помните ли вы о ярмарке в Монтегю?
— Черт возьми! Как будто она была вчера, но еще больше помню ночь, последовавшую за ней! Мы чуть было не одержали победу, и, если бы не помешал один негодяй, я бы задушил восстание в самом зародыше. Кстати, как ты называл того человека?
— Жан Уллье, — ответил Куртен.
— И что с ним стало потом?
Куртен невольно побледнел.
— Он умер, — сказал он.
— Это самое лучшее, что этот несчастный мог сделать; однако мне его жаль: он был храбрым малым!
— Если вы помните человека, по вине которого вы не достигли успеха, то как же вы, генерал, могли забыть того, кто сообщил вам необходимые сведения?
Генерал взглянул на Куртена.
— Потому что Жан Уллье был солдат — иными словами, товарищ, и о таких помнят всегда; о других же — иными словами, о шпионах и предателях, стараются забыть как можно быстрее.
— Хорошо, — сказал Куртен, — так вот, мой генерал, позвольте мне напомнить, что я как раз и являюсь тем человеком, кто указал вам, где скрывался Малыш Пьер.
— А!.. Ладно. Что тебе сегодня надо? Говори, только будь краток.
— Я хочу оказать вам такую же услугу, что и раньше.
— Ах, да, но, мой дорогой, времена изменились! Мы уже не в Реце, на овражистой дороге, на которой четко отпечатывается маленькая ступня и бросаются в глаза белая кожа и нежный голос — столь редкое явление в тех краях. Здесь все местные барышни похожи на дворянок. Ты знаешь, за месяц, пока мы тут квартируем, к нам наведывалось не меньше двадцати пройдох вроде тебя и пытались продать шкуру неубитого медведя… Солдаты уже изнемогают от усталости; мы прочесали пять или шесть кварталов, а медведь все так же гуляет на свободе.
— Генерал, я заслужил, чтобы вы с доверием отнеслись к моим словам, поскольку один раз уже доказал, что мне можно верить.
— Хорошо, — произнес вполголоса генерал, — вот будет забавно, если я один схвачу того, кого этот парижский господин со всей своей сворой осведомителей и шпионов разных мастей и с помощью всей явной и тайной полиции до сих пор не нашел. Ты уверен в достоверности полученных тобой сведений?
— Я уверен — не пройдет и суток, как я узнаю все, что вы хотите знать, вплоть до улицы и номера дома.
— Вот тогда и приходи.
— Генерал, но прежде я бы хотел знать…
Куртен замолчал.
— Что? — спросил генерал.
— Я слышал о вознаграждении и хотел бы знать…
— Ах, да, — произнес, обернувшись к Куртену, генерал, смерив его презрительным взглядом, — я ведь совсем забыл о том, что, помимо государственных забот, ты не забываешь и о собственной выгоде.
— Генерал, а разве не вы мне сейчас сказали, что о таких, как я, быстро забывают?
— А деньги заменяют тебе общественное признание. В конце концов в твоих словах есть какая-то логика. Мой достойный арендатор, ты не просто выдаешь властям преступников, ты продаешь людей, стараясь заработать как можно больше на живом товаре! И сегодня в базарный день ты пришел на рынок, как и все другие?
— Вы уже говорили… О генерал, не стесняйтесь, дело есть дело, и мне вовсе не стыдно заниматься им.
— Тем лучше! Но ты пришел не по адресу. К нам из Парижа прислали одного господина, имеющего определенные полномочия, чтобы заключать подобные сделки. Когда ты заполучишь свою жертву — тут же беги к нему, чтобы он расплатился.
— Да, мой генерал, именно так я и поступлю. Однако, — продолжил Куртен, — за то, что в первый раз я сообщил вам достоверные сведения, не будете ли вы так любезны отплатить мне тем же?
— Приятель, за мной не станет, если я тебе в чем-то обязан. Давай, выкладывай: я тебя слушаю.
— Вам будет легко выполнить мою просьбу, ибо я прошу совсем немного.
— Не тяни.
— Скажите, какую сумму получит тот, кто поможет схватить Малыша Пьера.
— Возможно, тысяч пятьдесят франков. Я не интересовался.
— Пятьдесят тысяч франков, — воскликнул Куртен, отступая на шаг, словно удар пришелся ему в самое сердце, — пятьдесят тысяч франков — это же почти ничего!
— Ты прав, на мой взгляд, не стоит продавать свою честь за такую ничтожную сумму! Но ты скажи это тем, кто этим занимается. Что до меня, то мы с тобой теперь квиты, не правда ли? И убирайся вон с моих глаз! Прощай!
И генерал, снова углубившись в бумаги, от которых его отвлек приход Куртена, не обратил внимания на поклоны мэра Ла-Ложери, когда тот уходил.
От приподнятого настроения, с каким Куртен пришел к генералу, осталась половина.
Он нисколько не сомневался в том, что генералу не была известна точная сумма вознаграждения за предательство, и никак не мог согласовать это с тем, что ему сказал человек из Эгрефёя, тот, кого он считал именно тем чиновником, которого прислало правительство из Парижа. Теперь он уже не хотел действовать в одиночку и решил поскорее сообщить этому господину обо всем, что произошло, не забывая при этом принять все меры предосторожности.