Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Не сказав матери ни слова о том, что произошло, она только попросила ее проследить за тем, чтобы никто не ходил в эту ночь на развалины, и, накинув на плечи шаль, направилась к двери.
В ту минуту, когда ее рука уже взялась за щеколду, кто-то тихонько постучал в дверь.
Марианна обернулась к матери.
— Матушка, — произнесла она, — если какой-нибудь незнакомец попросится переночевать на постоялом дворе, скажите, что у нас заняты все комнаты. Сегодня никто не должен сюда входить: Бог распростер свою длань над нашим домом.
В дверь снова постучали.
— Кто там? — спросила вдова и открыла дверь, загородив вход своим телом.
На пороге стояла Берта.
— Сударыня, — обратилась к ней девушка, — утром вы дали мне знать, что у вас есть для меня важная новость.
— Ах да, вы правы, — ответила вдова, — я совсем забыла.
— Святая Дева! — воскликнула Берта, заметив, что платок Марианны забрызган кровью. — Неужели что-то случилось с моими близкими? С Мари, отцом или Мишелем?
И, несмотря на всю силу ее характера, от одного лишь предположения у девушки подкосились ноги и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
— Успокойтесь, — ответила вдова, — я хотела вам сообщить не о несчастье, напротив, у меня есть для вас хорошая новость: один из ваших старых друзей, которого вы считали погибшим и оплакивали как мертвого, жив, и вы с ним увидитесь.
— Жан Уллье! — воскликнула Берта, тут же догадавшись, о ком идет речь. — Жан Уллье! Ведь правда, вы хотели мне сказать о нем? Он жив? Слава Богу! А как обрадуется отец! Сударыня, умоляю вас, отведите меня сейчас же к нему!
— Утром именно так я и думала поступить, но с тех пор многое изменилось, и сейчас вас ждет более неотложное дело.
— Дело? — спросила удивленно Берта. — Какое?
— Вам надо поскорее отправиться в Нант; боюсь, бедный Жан Уллье еще настолько слаб, что не сможет выполнить просьбу метра Жака.
— И что мне надо сделать в Нанте?
— Передать тому или той, кого вы зовете Малышом Пьером, что за секрет ее тайного убежища хорошо заплатили. Необходимо, чтобы она немедленно оттуда уходила. Для нее любой другой дом будет надежнее, чем тот, в котором она сейчас скрывается. Ее предали, о чем она должна быть немедленно предупреждена. Такова воля Божья!
— Предали! — воскликнула Берта. — Предали! Но кто?
— Тот человек, кто однажды уже прислал за ней солдат в мой дом, это арендатор в Ла-Ложери по имени Куртен.
— Куртен? Вы его видели?
— Да, — коротко ответила вдова.
— О! — воскликнула Берта, сложив в мольбе руки. — Нельзя ли мне увидеть его?
— Девушка, — произнесла вдова, уклоняясь от ответа. — Моего мужа убили приверженцы этой женщины, а я заставляю вас спешить, в то время как вы, одна из ее самых верных сторонниц, сомневаетесь, стоит ли пускаться в путь!
— Да, да, вы правы, — сказала Берта. — Я вовсе не сомневаюсь, а бегу!
И в самом деле, она повернулась, чтобы уйти.
— Вы опоздаете, если пойдете пешком. На конюшне стоят две лошади. Берите любую из них, а надеть на нее седло и накинуть уздечку поможет вам слуга на конюшне.
— О! — воскликнула Берта. — Не волнуйтесь, с седлом я как-нибудь и сама справлюсь. Но чем же бедную вдову сможет отблагодарить та, которую вы спасаете во второй раз?
— Передайте, пусть она вспомнит о том, что я ей сказала в моей лачуге у постели, где лежали двое убитых по ее вине мужчин, передайте ей, что она совершает преступление, когда несет раздор и войну в страну, где даже враги защищают ее от предательства. Поторопитесь, мадемуазель, и с Богом!
С этими словами вдова стремительно вышла из дома. Вначале она побежала к кюре Сен-Фильбера, попросив прийти в донжон, затем со всех ног помчалась напрямик через поле к своей ферме.
XXV
«КРАСНЫЕ ШТАНЫ»
За прошедшие сутки волнение Берты достигло предела; узнав о разоблачениях Жозефа Пико, девушка засомневалась не только относительно Куртена: она уже перестала доверять самому Мишелю.
Из памяти Берты никак не могло выветриться воспоминание о вечере накануне боя при Ле-Шене, когда она заметила мужскую фигуру под окошком Мари; время от времени это воспоминание искрой вспыхивало в сознании и болью отзывалось в сердце, а мысли о безучастном к ней отношении Мишеля во время выздоровления вряд ли помогали развеять все сомнения; когда же она узнала, что Куртен, действовавший, как она предполагала, не по собственной инициативе, направил корабль в открытое море, а главное после того как, охваченная тревогой за своего любимого, она вернулась в Ла-Ложери и не нашла его, ее ревнивые подозрения еще более усилились.
Однако она мгновенно забыла про все свои тревоги и печали, когда вдова напомнила о долге, ведь выполнение его было для нее самым главным в жизни, выше личных переживаний, даже выше любви.
Не теряя времени, она побежала на конюшню, выбрала самую выносливую лошадь, показавшуюся ей способной быстро преодолеть расстояние до города, насыпала ей двойную порцию овса, чтобы ноги ее не подкосила усталость, надела ей на спину нечто вроде вьючного седла и, взяв в руки уздечку, подождала, пока лошадь закончит жевать овес.
И в эту минуту ей послышался шум, который не мог быть незнаком людям в те смутные времена.
До ее слуха донеслась мерная поступь приближавшегося военного отряда.
Дверь постоялого двора сотряслась от громкого стука.
Через застекленное окно смежной с кухней пекарни девушка разглядела солдат, и с первых же их слов она догадалась, что военные ищут проводника.
И тут Берте, опасавшейся за судьбу отца, Мишеля и Малыша Пьера, больше всего на свете захотелось все разузнать. Она не хотела отправиться в путь, пока точно не выяснит намерения солдат; уверенная в том, что никто не сможет опознать ее в крестьянском платье, которое она по-прежнему не снимала, девушка пробралась из конюшни в пекарню, а из пекарни — на кухню.
Небольшим отрядом командовал лейтенант.
— Как?! — сказал он, обращаясь к мамаше Шомпре. — Неужели во всем доме нет ни одного мужчины?
— Да, сударь, — ответила старая женщина, — моя дочь вдовствует, а единственный слуга на конюшне, похоже, куда-то запропастился.
— Вообще-то я пришел за вашей дочерью, и, окажись она дома, мы взяли бы ее в проводники, как в ту памятную ночь у порога Боже, а если бы она не смогла пойти с нами, то указала бы нам подходящего человека, на которого можно было бы положиться, так как местным крестьянам, когда мы насильно берем их в проводники, никогда нельзя доверять: эти мерзавцы все до единого наполовину шуаны.