Волчицы из Машкуля
Шрифт:
В тот же миг на него посыпался град камней и в воздухе мелькнули палки.
Жандармы не растерялись: ощетинившись штыками, они приблизились к генералу, и толпа, не осмеливаясь пойти на них врукопашную, стала забрасывать их камнями.
Им оставалось сделать всего шагов двадцать до постоялого двора.
В эту минуту положение генерала и его людей стало критическим.
Возмущение крестьян, решивших во что бы то ни стало освободить Жана Уллье, достигло крайнего накала.
Несмотря на то что уже несколько штыков обагрились кровью, натиск мятежников усилился.
К счастью, генерал уже находился на таком расстоянии от своих солдат, что они услышали его голос.
— Ко мне, гренадеры тридцать второго полка! — крикнул он.
В ту же секунду ворота постоялого двора распахнулись, пропуская солдат со штыками наперевес, бросившихся на выручку генералу и оттеснивших крестьян.
В сопровождении своей охраны ему удалось пробиться к постоялому двору.
Его уже поджидал супрефект.
— Вот этот ваш человек, — произнес генерал, сбрасывая Жана Уллье с лошади, словно куль, — он нам дорого обошелся. Видит Бог, он должен нам за это заплатить.
Неожиданно на другом конце площади послышались частые выстрелы.
— Что это? — спросил, прислушиваясь и раздувая ноздри, генерал.
— По-видимому, это национальная гвардия, — ответил супрефект. — Я вызвал гвардейцев и приказал им напасть на мятежников с тыла.
— А кто отдал приказ открыть огонь?
— Я, генерал, ведь необходимо было вас освободить.
— Тысяча чертей! Вы же видите, что я освободился без вашей помощи, — произнес старый солдат.
Затем, покачав головой, он произнес:
— Запомните, сударь, во время гражданской войны напрасно пролитая кровь — это больше чем преступление, это настоящая ошибка.
Во дворе показался прискакавший галопом ординарец.
— Мой генерал, — произнес офицер, — мятежники разбегаются кто куда. Надо ли, чтобы их преследовали подоспевшие егеря?
— Всем оставаться на своих местах! — приказал генерал. — Пусть восставшими займутся национальные гвардейцы. Они между собой смогут договориться по-дружески.
В самом деле, словно в подтверждение его слов, раздался второй ружейный залп, возвестивший о том, что крестьяне и национальные гвардейцы пришли к взаимному соглашению.
(Именно эти два залпа и услышал в Ла-Ложери барон Мишель.)
— Да, — произнес генерал, — остается только извлечь хоть какую-нибудь пользу из этого печального дня.
Затем, указывая на Жана Уллье, он продолжил:
— У нас остался последний шанс, если этот человек поделится с нами своим секретом. Эй, жандармы, скажите, говорил ли он с кем-нибудь после того, как вы его арестовали?
— Нет, генерал, он даже не мог пошевелить рукой, так крепко они были у него связаны.
— Но, может быть, он хотя бы кивнул или что-то произнес? Вы же знаете, для этих мужланов достаточно и одного жеста или слова.
— Никак нет, генерал.
— Ну тогда попробуем еще раз, может, нам и повезет. Капитан, накормите своих людей: мы отправляемся в путь через четверть часа. Чтобы навести порядок в городе, хватит жандармов и национальных гвардейцев, а мои двадцать егерей будут нам разведывать дорогу.
И он вошел на постоялый двор.
Солдаты занялись подготовкой к маршу.
Пока генерал говорил, Жан Уллье сидел на камне посреди двора под охраной двух жандармов.
Его лицо хранило обычную невозмутимость, а сам он связанными руками гладил пса, не отходившего от него ни на минуту. Положив голову на колени хозяина, пес время от времени лизал его связанные руки, словно желая сказать пленнику, что в беде у него остался хоть один преданный друг.
Жан Уллье поглаживал пса перышком дикой утки, подобранным им во дворе; затем, воспользовавшись тем, что внимание его охранников было отвлечено чем-то происходившим неподалеку, он просунул перышко в собачью пасть, и, поднявшись, негромко скомандовал:
— Вперед, Коротыш!
Пес нехотя повиновался, оглядываясь время от времени на хозяина; затем он побежал к воротам и исчез за ними так проворно, что его никто не заметил.
— Отлично! — произнес Жан Уллье. — Он будет на месте раньше нас.
К несчастью, не только жандармы следили за пленником!
XXI
ВОЗМОЖНОСТИ ЖАНА УЛЛЬЕ
И сейчас по всей Вандее найдется немного хороших широких дорог; все они были проложены после 1832 года, то есть после событий, о которых идет речь в нашем повествовании.
Именно отсутствие дорог было главным козырем восставших во время большой войны.
Скажем несколько слов о дорогах, существовавших уже тогда, причем тех, что проходят по левому берегу Луары.
Таких дорог две.
Одна идет от Нанта к Ла-Рошели через Монтегю, а другая — от Нанта в Пембёф через Ле-Пельрен, почти на всем своем протяжении пролегая вдоль берега реки.
Кроме этих главных дорог, имеется еще несколько скверных второстепенных, или проселочных: от Нанта в Бопрео через Валле; от Нанта в Мортань, Шоле и Брессюир через Клиссон; от Нанта в Ле-Сабль-д’Олон через Леже; из Нанта в Шаллан через Машкуль.
По этим дорогам невозможно было добраться из Монтегю в Машкуль, не сделав большой крюк; доехав до Леже, следовало свернуть на дорогу, ведущую из Нанта в Ле-Сабль-д’Олон, и двигаться по ней до пересечения с дорогой на Шаллан и уже по ней подниматься до Машкуля.
Решившись на столь нелегкий переход, генерал хорошо понимал, что успех экспедиции зависит от того, с какой скоростью поедет отряд.
Впрочем, эти дороги были отнюдь не более приспособлены к военным переходам, чем проселочные.
По обе стороны пролегали широкие и глубокие овраги; поросшие густым кустарником, зажатые между двух скатов, по верху которых шла живая изгородь, они представляли собой почти идеальное место для устройства засад.
Те немногие преимущества, что давали эти дороги своим удобным местоположением, отнюдь не возмещали их недостатки, вот почему генерал выбрал проселочную дорогу, по которой он мог добраться до Машкуля через Вьейвинь, укорачивая путь почти на полтора льё.