Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Вот его пес! Вот его пес! — хором закричали они.
— Отлично! — сказал сержант. — Пес приведет нас к своему хозяину.
И он попытался схватить Коротыша.
Несмотря на усталость, бедному животному все же удалось увернуться и, потянув носом воздух, броситься в воду.
— Сюда, друзья! Сюда! — крикнул сержант, обращаясь к солдатам, шарившим на берегу, и указывая рукой в направлении собаки. — Нам остается только проследить за псом. Вперед, Коротыш, вперед!
В ту минуту, когда Жан Уллье узнал жалобный вой Коротыша, он с риском для жизни высунул голову из воды.
Увидев, как пес по диагонали переплывает реку по направлению к нему, он понял, что пропал, если не примет единственно верное решение.
У Жана Уллье не было выбора: он должен был пожертвовать псом.
Если бы речь шла только о нем, Жан Уллье погиб или спасся бы вместе с собакой, по крайней мере, он бы еще мог раздумывать, стоит ли ему спасаться ценой жизни Коротыша.
Он осторожно снял накидку из козьей шкуры, которую носил поверх фуфайки, и опустил в воду, подтолкнув на середину реки.
Коротыш уже был в пяти или шести футах от него.
— Ищи! Апорт! — тихим голосом приказал Жан Уллье, указывая псу направление, куда он должен плыть.
Но, по-видимому, у пса силы были на исходе, и он не торопился выполнять приказ хозяина.
— Коротыш, апорт! Апорт! — повторил Жан Уллье более повелительным тоном.
Коротыш бросился вслед за накидкой, которую течение реки уже отнесло на двадцать футов от него.
Увидев, что его хитрость удалась, Жан Уллье, набрав побольше воздуха в легкие, снова погрузился в воду в ту самую секунду, когда солдаты на берегу подошли к большой иве.
Один из них проворно забрался на дерево и, подняв над головой факел, осветил русло реки.
Солдаты увидели, как накидку быстро уносит течение и как Коротыш, плывя за ней, жалобно скулит, словно огорченный, что не может из-за усталости быстро выполнить команду хозяина.
Следуя за псом, солдаты побежали берегом вниз по реке, удаляясь от Жана Уллье, как вдруг один из них, разглядев на поверхности воды уплывавшую накидку, воскликнул:
— Сюда! Ребята, сюда! Он здесь, этот негодяй!
Вслед за тем он выстрелил по накидке.
Подняв страшный шум, гренадеры и егеря со всех ног побежали по обоим берегам, все больше и больше удаляясь от того места, где прятался Жан Уллье, и стреляя по козьей шкуре, к которой безуспешно плыл Коротыш.
В течение нескольких минут ружья палили так часто, что факелы больше не были нужны: вспышки горевшей серы, вылетавшие из стволов ружей, освещали глубокую дикую расселину, по которой протекала Булонь, а эхо, отражавшееся от скал, подхватывало раскаты выстрелов, и казалось, что стрелков вдвое больше, чем их было на самом деле.
Генерал первый догадался о том, что солдаты ошиблись.
— Прикажите прекратить огонь, — приказал он капитану, шагавшему рядом с ним. — Эти дураки приняли видимость за мишень!
В это мгновение гребень прибрежной скалы осветился вспышкой выстрела; послышался резкий свист пули, пролетевшей над самой головой офицеров и впившейся в ствол дерева в двух шагах впереди от них.
— Ну вот, — заметил генерал, не теряя самообладания, — наш пленный просил прочитать за него двенадцать раз «Аве Мария», но похоже, что его друзья предпримут кое-что покрепче.
Действительно, раздалось три или четыре выстрела, и пули отрикошетили от реки. Кто-то вскрикнул от боли.
И тогда перекрывавшим солдатский крик голосом генерал приказал:
— Горнист, играйте сбор; потушить факелы!
И совсем тихо добавил капитану:
— Прикажите сорока солдатам, оставшимся на том берегу, переправиться на нашу сторону; возможно, нам скоро понадобится весь наш отряд.
Встревоженные ночной атакой, солдаты тут же сгрудились вокруг своего командира.
Край прибрежного склона снова осветился от пяти или шести выстрелов, расчертивших темное небо; один гренадер упал замертво; одна лошадь встала на дыбы, а затем упала, придавив своего всадника: пуля попала ей прямо в грудь.
— Тысяча чертей, вперед! — скомандовал генерал. — И посмотрим, осмелятся ли нас подождать эти ночные птицы.
И он первый стал карабкаться вверх на скалу с такой решимостью, что, несмотря на темноту, затруднявшую восхождение, несмотря на пули, рикошетившие от скалы и ранившие еще двух солдат, не прошло и нескольких секунд, как отряд добрался до вершины.
Огонь прекратился словно по волшебству, и если бы не колыхавшиеся кусты дрока, свидетельствовавшие о том, что здесь сейчас только сидели в засаде шуаны, можно было бы подумать, будто противник провалился сквозь землю.
— Какая скверная война! — прошептал генерал. — И теперь весь наш переход обречен на провал. Ну и пусть! Все же была попытка! К тому же Суде находится по дороге в Машкуль, а наши люди смогут отдохнуть только в Машкуле.
— Мой генерал, а как же мы обойдемся без проводника? — спросил капитан.
— Без проводника? Вы видите свет в пятистах шагах отсюда?
— Свет?
— Да, вот там.
— Нет, мой генерал.
— А я вижу. Этот свет указывает на то, что там стоит хижина; в крестьянской хижине непременно найдутся хозяин, хозяйка или их ребенок, и кто-то из них поведет нас через лес.
И тоном, не предвещавшим ничего хорошего обитателю хижины, кем бы тот ни оказался, генерал приказал трогаться с места, распорядившись предварительно увеличить, насколько это было возможно, расстояние между идущими впереди разведчиками и остальной колонной, чтобы не подвергать опасности жизнь своих людей.
Не успел еще генерал во главе своего маленького войска спуститься с горы, как из воды показался человек; он на секунду остановился, прячась за стволом ивы, прислушался и крадучись пошел вдоль кустов; было очевидно, что он продвигался вперед в том же направлении, что и солдаты.