Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Две женщины, проживавшие под одной крышей, где одна из зависти, а другая по злобе настраивали мужей против друг друга, только усиливали их разногласия; однако вплоть до 1830 года братья жили в родительском доме.
Июльская революция, восторженно встреченная Паскалем, разбудила неистовый фанатизм Жозефа; с другой стороны, когда тесть Паскаля стал мэром Сен-Фильбера, шуан и его жена стали извергать такой поток оскорблений на головы этих недоумков, что жена Паскаля заявила своему супругу: она не желает больше жить в одном доме с такими буянами, поскольку подобное соседство не кажется ей безопасным.
Не имея своих детей, старый солдат всей душой привязался к детям брата, в особенности к мальчику с пепельными волосами и с пухлыми и румяными, как яблочки, щечками. Он мог часами подбрасывать малыша на своих коленях, и это было для него самым большим удовольствием. У Паскаля сжималось сердце при мысли о том, что надо расстаться с приемным сыном; несмотря на неправоту старшего брата, он продолжал его любить, видел, как тот безуспешно борется с нищетой, вызванной расходами на содержание большой семьи, и опасался, что тот после его отъезда останется в нищете. И Паскаль не пошел навстречу просьбе жены.
Вскоре они перестали собираться вместе за обеденным столом, а так как в доме было три комнаты, Паскаль оставил две старшему брату, а сам поселился в третьей, предварительно наглухо забив общую дверь.
В тот вечер, когда был арестован Жан Уллье, жена Паскаля Пико пребывала в большом волнении.
Ее муж, сказав, что ему надо рассчитаться с Куртеном из Ла-Ложери, вышел из дома около четырех часов, то есть именно в то время, когда отряд генерала Дермонкура выезжал из Монтегю; теперь было уже восемь часов, а он еще не вернулся.
Когда бедная женщина услышала выстрелы, доносившиеся с берега Булони всего в трехстах шагах от дома, ее волнение переросло в тревогу.
Ожидая мужа, Марианна Пико томилась тревогой, время от времени вставая из-за прялки, стоявшей в углу у камина, и подходила к двери, чтобы прислушаться к тому, что происходило за стенами дома.
Когда выстрелы прекратились, она не слышала больше ничего, кроме шума ветра, раскачивавшего верхушки деревьев, или далекого жалобного воя собаки.
Маленький Луи — ребенок, которого особенно любил Паскаль, — прибежал на звуки выстрелов спросить, не вернулся ли его дядя; не успела показаться в проеме двери прелестная белокурая и розовощекая головка мальчугана, как послышался строгий окрик его матери, и он скрылся за дверью.
Вот уже несколько дней, как Жозеф вел себя особенно нетерпимо и вызывающе, а этим утром, прежде чем отправиться на ярмарку в Монтегю, устроил брату скандал, и, если бы не выдержка старого солдата, все могло бы закончиться дракой.
Вот почему жена Паскаля не решилась поделиться своей тревогой с невесткой.
Неожиданно она услышала таинственные тихие голоса со стороны фруктового сада перед домом. Она вскочила так быстро, что опрокинула свою прялку.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Жозеф Пико.
XXIV
КАК МАРИАННА ПИКО ОПЛАКИВАЛА СВОЕГО МУЖА
При появлении деверя — Марианна Пико совсем не ожидала увидеть его в столь поздний час — бедную женщину охватило неясное предчувствие беды; у нее подкосились ноги, и она без сил опустилась на стул.
Между тем Жозеф молча, не торопясь, приближался к ней, и она смотрела на него с таким ужасом, словно перед ней был призрак.
Подойдя к очагу, он, не проронив ни слова, придвинул себе стул, сел и стал помешивать пепел в очаге палкой, которая была в его руке.
Вспыхнувший в очаге огонь осветил его лицо, и Марианна увидела, что он был необычно бледен.
— Ради Бога, Жозеф, — взмолилась она, — скажите, что произошло?
— Марианна, что за недоумки приходили к вам сегодня вечером? — произнес шуан, отвечая вопросом на вопрос.
— Никого не было, — сказала Марианна, для большей убедительности покачав отрицательно головой.
И затем в свою очередь она спросила:
— Жозеф, вы, случайно, не видели вашего брата?
— С кем он ушел из дома? — спросил шуан, желавший, по-видимому, только задавать вопросы, но никак не отвечать.
— Повторяю вам еще раз: никто не приходил. Около четырех часов вечера он пошел расплатиться с мэром Ла-Ложери за ту гречку, что на прошлой неделе купил у него для вас.
— С мэром Ла-Ложери? — переспросил Жозеф Пико, нахмурив брови. — Ах, да, метр Куртен… Еще один отъявленный негодяй! Я уже давно говорил Паскалю и даже сегодня утром повторил: «Не искушай Господа, от которого ты отрекся, или же с тобой приключится беда!»
— Жозеф! Жозеф! — воскликнула Марианна. — И вы еще смеете ссылаться на Бога, когда с такой ненавистью говорите о брате, который так любит вас и вашу семью, что отдал бы свой последний кусок хлеба вашим детям! Если, к несчастью, наш бедный край сотрясают гражданские распри, зачем вам нужно, чтобы они проникали в нашу семью? Боже мой, оставьте при себе ваши убеждения, и пусть ваш брат остается при своих; в отличие от вас, он настроен миролюбиво. Его ружье висит на стене; он держится в стороне от политических партий и интриг, никому не угрожая, в то время как за последние полгода вы ни разу не вышли из дома, не вооружившись до зубов! Вот уже полгода, как вы не перестаете угрожать жителям города, где живут мои родители, и даже нам!
— Лучше выходить из дома с оружием в руках и открыто выступать против недоумков, как это делаю я, чем трусливо предавать тех, с кем рядом живешь, приводить с собой новых синих, служить им проводником, когда они пробираются по нашим полям, чтобы разграбить замки тех, кто еще сохранил веру.
— Кто же был проводником солдат?
— Паскаль.
— Когда? Где?
— Этой ночью у брода Пон-Фарси.
— Мой Бог! Я слышала выстрелы именно со стороны брода! — воскликнула Марианна.
Неожиданно в глазах несчастной женщины появилась растерянность.
Она посмотрела на руки Жозефа.
— У вас на руках кровь! — воскликнула она. — Чья это кровь, Жозеф? Скажите мне! Чья это кровь?
Шуан хотел было спрятать руки за спиной, но передумал.
— Это кровь, — ответил Жозеф, бледное лицо которого вдруг стало багровым, — это кровь того, кто предал своего Бога, свою страну и своего короля; это кровь человека, забывшего, что синие послали его отца на эшафот, а брата — на каторгу, и после всего этого он не побоялся служить им!