Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— С вашей помощью, друзья мои; но нам нельзя терять ни минуты, если мы хотим избежать больших бедствий.
— Что надо делать? Теперь, когда ты снова на свободе и вместе с нами, все будет хорошо.
— Сколько с тобой людей?
— Нас было восемь человек, когда мы выходили из Монтегю; по дороге к нам присоединились парни из Вьейвиня; теперь нас человек пятнадцать или восемнадцать.
— А ружья есть у всех?
— Да, у всех.
— Хорошо. И где же твои люди?
— На опушке леса.
— Надо позвать их.
— Будет сделано.
— Ты знаешь развилку Раго?
— Как свои пять пальцев.
— Вот там вы и подождете солдат, но не в зарослях, а на открытой местности; ты прикажешь открыть огонь, когда они будут в двадцати шагах от вас. Вы должны постараться вывести из строя как можно больше солдат: все же несколькими негодяями будет меньше.
— Хорошо, а затем?
— После первого залпа вы разделитесь на две группы: одна направится по тропинке, ведущей в Ла-Клутьер, а другая — по дороге в Бургньё. Конечно, вы будете отходить, отстреливаясь на ходу; надо, чтобы солдаты за вами погнались.
— И свернули с дороги, не так ли?
— Именно так, Герен.
— Да, но… а чем займешься ты?
— Я постараюсь как можно быстрее добраться до Суде. Мне надо успеть добежать за десять минут.
— Ох! Жан Уллье! — воскликнул крестьянин, с сомнением покачав головой.
— А что такое? — встрепенулся Жан Уллье. — Может быть, кто-то во мне сомневается?
— В тебе никто не сомневается, но мои люди никому не доверяют, кроме тебя.
— Тебе сказано, что через десять минут я должен уже быть в Суде; если Жан Уллье так сказал, так и будет! А ты в ближайшие полчаса займешься солдатами — вот и все, что ты должен сделать.
— Жан Уллье! Жан Уллье!
— Что?
— А если наши парни откажутся поджидать красные штаны на открытом месте?
— Скажи им, что такова Божья воля!
— Вот если бы ты сам приказал, они бы тебя послушались; но боюсь, что меня… с ними Жозеф Пико, а ты ведь хорошо знаешь, что для него никто не указ.
— Но кто пойдет в Суде вместо меня?
— Я, если вы не против, господин Жан Уллье, — раздался голос словно из преисподней.
— Кто это? — спросил Жан Уллье.
— Человек, которого я только что взял в плен, — ответил шуан.
— Как его звать?
— О! Я еще не успел спросить его имя.
— Кто вы? — строгим голосом спросил Жан Уллье.
— Барон де ла Ложери, — ответил молодой человек, которому наконец удалось привстать.
Железная рука вандейца невольно разжалась, отпуская его, и он тут же этим воспользовался, чтобы перевести дыхание.
— А! Мишель… Вы опять здесь? — сердито произнес вполголоса Жан Уллье.
— Да, когда господин Герен меня остановил, я как раз направлялся в Суде предупредить моего друга Бонвиля и Малыша Пьера о том, что их убежище раскрыто.
— И как вы об этом узнали?
— Подслушав вчера вечером разговор моей матери с Куртеном.
— Как же случилось, что, имея столь благородные намерения, вы не поторопились сразу же предупредить вашего друга? — продолжал допрашивать Жан Уллье с сомнением и одновременно с иронией в голосе.
— По той простой причине, что баронесса заперла меня в моей комнате, расположенной на третьем этаже, и только с наступлением ночи мне удалось с риском для жизни выбраться через окно.
Жан Уллье на несколько секунд погрузился в раздумья: его предубеждение ко всему, что исходило из Ла-Ложери, было настолько сильным, а ненависть ко всем, кто носил фамилию Мишель, столь глубокой, что ему претила даже мысль принять какую бы то ни было услугу от молодого человека, ибо, несмотря на наивное простодушие ответов юного барона на его вопросы, подозрительный вандеец продолжал опасаться, не скрывает ли та готовность, с которой тот отвечал на его вопросы, предательство.
Однако в то же время он понимал, что Герен был прав. В столь решающий час только он может внушить шуанам достаточно веры в самих себя, чтобы они позволили врагу преследовать их; только он может принять необходимые меры, чтобы замедлить продвижение синих.
С другой стороны, рассудил он, Мишелю лучше, чем любому крестьянину, удастся убедить графа де Бонвиля в том, что ему грозит опасность. И, все еще сомневаясь, он согласился принять услугу от отпрыска ненавистного ему семейства.
Но все же у него против воли вырвался шепот:
— Черт с тобой, волчонок! У меня нет другого выхода!
Затем уже громко он произнес:
— Хорошо, отправляйтесь! По крайней мере, у вас ноги-то крепкие?
— Железные!
— Гм! — усомнился Жан Уллье.
— Если бы с нами была мадемуазель Берта, она смогла бы подтвердить.
— Мадемуазель Берта? — спросил Жан Уллье, нахмурившись.
— Да, когда возникла необходимость вызвать к папаше Тенги врача, мне потребовалось всего пятьдесят минут, чтобы преодолеть два с половиной льё дороги туда и обратно.
Жан Уллье покачал головой с видом человека, далеко не убежденного доводом юноши.
— Вы бы лучше занялись своими врагами, — сказал Мишель, — и целиком положились на меня. Вам понадобилось бы десять минут, чтобы добраться до Суде. А я готов с вами поспорить, что буду там через пять.
И молодой человек, стряхнув с себя грязь, уже приготовился бежать.
— Вы хорошо знаете дорогу? — спросил его Жан Уллье.
— Еще бы! Мне она знакома так же, как дорожки в парке Ла-Ложери.
И, повернувшись в сторону замка Суде, он сказал на прощание вандейцу:
— Удачи вам, господин Жан Уллье!
Жан Уллье задумался: ему совсем не понравились слова юного барона о том, что тому известны окрестности замка его хозяина.
— Ну, ладно, — проворчал наконец он. — Разберемся, когда будет больше времени.
Затем он обратился к Герену:
— А ты зови ребят.
Сняв с ноги сабо, шуан поднес его к губам и подул в него так, что раздался звук, похожий на волчий вой.