Волчий берег
Шрифт:
Он недовольно покачал головой.
– Как я не подумал? И ты тогда пришёл и стоял здесь, с места не двигаясь, в стену смотрел. Там две сестры – человек и рысь.
– Рысь? – Гордей словно очнулся, услышав только конец речи. Повторил мечтательно. – Рысь…
– Рысь, – хмыкнул Ярый. – Повезло! А это точно она?
Оба уставились на Всеволода, будто тот всё на свете знает. Впрочем, сам виноват, нечего было себя изначально умником ставить. Это случилось несколько лет назад. Было Всеволоду двадцать, когда он заслужил звание альфы и познакомился с будущим Вожаком
Те подростки давно выросли.
Всеволод тряхнул головой. Ненужные это мысли сейчас. Вожак, хоть вопроса и не задавал, ждёт ответа.
– Не знаю, она или нет. Но проверим? Схожу, поинтересуюсь, куда сёстры устроились, и навестим. Всё лучше, чем кругами ходить да невесть что искать.
Дождавшись кивка Гордея, Всеволод отправился в таверну. Вернулся спустя несколько минут с поникшей головой.
– Ну? – первым спросил Ярый.
– Они уехали.
– Что?!
– Уехали на следующий же день с обозом до Вишнянок на человеческих землях. А оттуда… бог знает, куда делись.
– Ты же говорил… – Ярый запнулся, так как не вспомнил, что тот говорил.
– Кто же знал, что они дальше поедут! Мы два дня по лесу шли – они ни словом не обмолвились. Наоборот, вот приедем, мечтали, вот устроимся, вот в баню, наконец-то, сходим.
– Ничего. Утром поедем в Вишнянки, – Гордей в который раз оглянулся на таверну. – Может, они там остались.
– Вот что зато мне дали. Оставили сёстры, – Всеволод вынул из кармана кусок верёвки. – Хозяин не помнит точно, кто из двух, но помогали ему, подвязали куст во дворе. Этим.
Гордей взял верёвку и поднёс к носу. Сделал медленный, глубокий вдох.
А потом словно сложился пополам. Ярый напряг мышцы, вглядываясь в темноту, но тут же понял, что это не нападение. Просто Вожак слегка потерял контроль. Теперь он сидел на земле, уронив голову и качаясь, как пьяный.
– Рысь… – слышался еле различимый шёпот. – Это рысь.
– Ну, хоть точно узнали. – Ярый расслабился, сунул кинжалы обратно в ножны. – Пошли, что ли? Чего на голой земле сидеть.
Гордей молча поднялся, размял плечи и вздохнул. Всеволод развернулся и пошёл по дороге первым.
– Всеволод. Какая она? – спросил Гордей чуть погодя. Вокруг было уже темно, даже волчий взгляд видел не так ясно, как днём. Однако жажду в глазах друга Всеволод прекрасно разглядел. Пожал плечами.
– Рысь как рысь. Я ничего… такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.
– Хороший знак, – похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.
– В общем, обычная, – повторил Всеволод. – Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только… маленькая ещё.
Оборотня ловили три дня – и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно – никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.
Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались – в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.
Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощница с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще, словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.
Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила:
– Ожега, а ну иди и скажи этому бирюку, что, если он не станет нам помогать сей же час, я его из дома выгоню! Так и скажи. Ишь, болеет он, а я тут вкалываю, семь потов сходит! Иди!
Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.
Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно прибила, если б увидела. Той самой колотушкой, что половики бьёт.
– Чего там вопли во дворе? – деловито спрашивает Фадей, покачиваясь на стуле. – Кричали вроде?
– Ага, кричали. Хозяйка велела вам немедленно идти помогать.
– Мне?
– Вам!
За ним на стене висело зеркало. Да уж, смешно я выгляжу – старое голубое платье, рукава по локоть закатаны, глаза сверкают, косынка повязана криво, но, чтобы поправить, придётся волосы распускать, а это умываться, расчесываться… сейчас с последним половиком разберёмся, перерыв сделаю и займусь.
– Ну чего бы ей не оставить меня в покое, – морщится хозяин. – Я же болен.
– Знаете что! Сами разбирайтесь. Мне велели вам передать, чтобы бы вы немедленно шли помогать, иначе хозяйка вас из дому погонит! Слово в слово! Я передала!
Фадей слегка отклонился, смотрит с удивлением. Кажется, я слегка повысила голос. Или не слегка.
– Ну ладно, ладно, чего ты… Схожу.
Он встал, неуверенно шагая в сторону двери, что на улицу ведёт. Наверно, хочет по улице обойти, чтобы все соседи видели, как бедного калеку жена работать заставляет.