Волчий пастырь. Том 3
Шрифт:
– Но я не хочу, чтобы ты стал трупом, – вдруг произнес Дракенсберг, теперь внимательно глядя на Кавендиша и сложив свои огромные руки на столе. – Более того, я готов поддержать твою кандидатуру как Единого короля.
Кавендиш убрал с лица презрительную полуулыбку, но продолжал молчать, внимательно глядя на маркграфа. Тот, в свою очередь, достал из небольшого мешочка что-то, со звучным металлическим щелчком положил это перед собой, а после толкнул в сторону Кавендиша. С металлическим звуком вещь скользнула по столешнице, приехав на противоположную сторону стола. Кавендиш, который не глядя накрыл «посылку» ладонью, приподнял руку и на краткий миг скосил взгляд вниз.
Перед ним лежал артефакторный перстень – фамильный меч Великого Дома Кавендиш. Подобных перстней, с фамильными мечами, было всего два: у главы Великого Дома и у его официального наследника.
– Твой брат Матиас, с согласия твоего отца, просил тебе это передать, – произнес Дракенсберг. – Как подтверждение, что Великий Дом Кавендиш тоже не хочет, чтобы ты стал трупом. У тебя завтра утром будет выбор: или ты во время Суда богов остаешься на стороне Рейнара с понятным исходом, или же ты можешь сохранить жизнь и расположение фамилии. И, что самое главное, ты уйдешь из-под внимания карающего Ока Конгрегации и тебе даже не будут предъявлять обвинения… в случае, если ты завтра будешь свидетельствовать против Рейнара в мою пользу.
Кавендиш по-прежнему продолжал молчать. Только забрал со стола фамильный перстень, крепко сжав его в кулаке.
– Ты, Венсан Кавендиш, можешь сейчас думать, что Рейнар имеет шанс выиграть поединок. Так вот: никакого шанса у него нет, – снова произнес Дракенсберг. Он хотел сказать что-то еще, но не успел.
– Никакого шанса у него нет, – скрипящим эхом старческого голоса повторил вдруг за Дракенсбергом жрец.
Кавендиш со скрытой насмешкой посмотрел на слепого старца. Он видел волю богини, видел сожженный молнией труп Лавиолетта и понимал, что сидящие перед ним – хватающиеся за соломинки утопающие. Как можно идти против воли богов, Кавендиш не понимал. И на что надеется Дракенсберг, он тоже не понимал.
Как оказалось, он ошибался: в этот самый момент верховный жрец вдруг посмотрел своим белесым взглядом Кавендишу прямо в глаза. Заглянув, как ему показалось, прямо в душу. Лицо слепого старика исказилось, видоизменяясь – сквозь обтянувшую череп кожу вдруг проглянули очертания головы ворона; глаза жреца почернели, заполнившись глянцевым мраком, лицо потемнело, а за спиной появились призрачные черные крылья.
– Воля высокой женщины – не есть воля всех богов Севера! – свистящим шепотом произнес жрец. – Помни об этом, когда будешь стоять на Скале закона и принимать решение жить тебе, или умереть.
Призрачные крылья ворона за спиной жреца опали, кожа вновь из темной стала старчески коричневой, а глаза вернули белесый оттенок, когда из них ушла темнота.
– Ты стоишь на пороге жизни и смерти, Венсан Кавендиш, – произнес жрец своим прежним скрипящим голосом.
– Или ты завтра с нами и остаешься живым претендентом на титул Единого короля и сохраняешь расположение фамилии, – вторил ему Дракенсберг. – Или же ты против нас и умираешь с позором. Я не жду от тебя немедленного ответа, Венсан Кавендиш. Но имей в виду, что у меня есть информация, тебе неведомая. И я тебе клянусь перед всеми богами… Рейнар не имеет ни малейшего шанса выиграть поединок! – повысил голос Дракенсберг и поднял руку, на которой силой взблеснул артефакторный перстень.
– Завтра, на поле тинга, когда я попрошу тебя сказать слово, ты примешь решение. И либо ты станешь Единым королем вместе с нами… либо с позором умрешь вместе с Кайденом де Рейнаром. Тебе решать, Венсан из Дома Кавендиш.
Потянувшись через стол, Дракенсберг взял кувшин с вином и налил себе в массивный, под старину, серебряный кубок. В несколько крупных глотков осушив его, Дракенсберг с грохотом, усиленным тишиной зала, поставил кубок на стол и, не глядя больше на Кавендиша, вышел прочь.
Когда Дракенсберг и двое его телохранителей покинули трактир, в зале еще долгое время стояла тишина. Кавендиш, сохраняя внешнюю невозмутимость, посмотрел на жреца. Тот даже не отреагировал, глядя невидящим взором в противоположную стену. Кавендиш перевел взгляд на женщину в вуали – за плотной сеткой было заметно, что она за ним пристально наблюдает. Но ни словом, ни жестом не выражая желание начать общение.
Осмотрев стол, Кавендиш оценил свой аппетит, вернее, его отсутствие, а потом не прощаясь поднялся и вышел в ночь.
Глава 10
Из трактира Кавендиш возвращался по лагерю в одиночестве – провожавшая его жрица Фреи исчезла и на глаза больше не показывалась.
Пытаясь собраться осознанием мыслей и чувств, Кавендиш больше двух часов вышагивал по периметру пустого лагеря легиона. А после этого направился туда, куда изначально вечером и шел – в термы. Надеясь, что Рейнара, Ливию и Никласа там не увидит. И еще надеясь, что жрица Фреи ему больше на стойке администратора не встретится.
Так и оказалось: время близилось к полуночи, термы практически пустовали. Практически – в первом зале его встретили две заспанные девушки-массажистки. Почти не обращая на них внимания – Кавендиш так и не вышел из состояния тяжелой задумчивости, он повиновался их словам и движениям, пока его раздевали и разогревали массажем. И пока Кавендиш безмолвно лежал на лавке, ярко чувствовал он только фамильный перстень, который сжимал в кулаке.
«Много крови и мало чести», – сказал ему Рейнар перед тем, как они направились в Северный круг. И он ведь оказался удивительно прав: совсем скоро Кавендишу нужно будет решить, чьи интересы предавать: боевых товарищей по Корпусу или интересы фамилии. Которая от него, как оказалось, не отказалась.
Да, формально Кавендиша по решению Ассамблеи изгнали, но, сжимая в руке перстень, он понимал, что сделано это было во избежание конфликта с Инквизицией. И переданный ему артефакторный перстень Матиаса, обычно принадлежащий наследнику, это подтверждал. И еще косвенно подтверждал слова Дракенсберга о снятии с него обвинений – подтверждал то, что Дом Кавендиш договорился с Инквизицией.
Осознание того, что фамилия от него не отказалось, грело. Но понимание, что совсем скоро нужно будет принять решение, выбирая из двух одинаково плохих вариантов, морозило. И больше всего Кавендиша выбивала из колеи неоднозначность решения – он не мог пойти против боевого братства и клятвы Корпуса. Но не мог он пойти и против фамилии: ведь одно дело от нее отречься, а другое – предать ее интересы.