Волчий Рубин
Шрифт:
— Перед вами не хочется, святой отец, — абсолютно честно произнёс Чезаре. — И сейчас вы затягиваете, а не я. Можно уже и в путь выдвигаться. — Он поймал себя на мысли, что не знает стопроцентно, какое распоряжение отдал отец, но если уж Марко так бесится, значит, предположения верны, и кардинал Гаэтано желает разбираться со своим сыном лично.
Инквизитор в последний раз полыхнул взглядом и неохотно кивнул:
— Выезжаем через полчаса.
Лионелла проснулась от того, что ощутила чужое прикосновение на щеке. Она дёрнулась в сторону, распахнула глаза… и не поверила им. Куда делась тёмная душная камера,
— Влад, ты… Я думала, что больше тебя не увижу…
Парень порывисто прижал девушку к груди, словно боясь, что та исчезнет, и начал покрывать поцелуями её лицо, шею, грудь, руки… да всё, до чего мог дотянуться. Лионелла, смеясь, отвечала на ласки, всё ещё не веря в чудесное освобождение. Только когда они в полной мере насладились обществом друг друга, магичка начала расспрашивать подробности.
Медленно ведя пальчиком по коже Влада, посочувствовала:
— Вам тяжело пришлось. Всё из-за меня. Не рассчитала силы в том бою. Альдо предупреждал меня, что надо отступать, а я не послушала. Он погиб по моей вине… И многие другие тоже…
«И не только оборотни пострадали», — подумал Влад, вспомнив мёртвых стражников, застреленного слугу в резиденции, почти доведённого до безумия юношу в доме кардинала, Чезаре, пережившего за одни сутки такое, что не каждый бывалый воин выдержит. Но вслух, конечно этого не сказал.
— Не казни себя, любимая. Ты защищала свой народ, тех, кто тебе доверился. Все мы когда-то проигрываем. Хорошо, что всё закончилось.
— Ничего не закончилось, Влад! — внезапно вспылила магичка. — Инквизиторы не ушли из леса. Сейчас у нас всего лишь краткая передышка. А через час самое большое — опять в бой!
— Я. Тебя. Никуда. Не. Отпущу, — раздельно проговорил Влад. — Одного раза достаточно. Всем нам повезло, что ты жива и невредима. И что мы с Конрадом не остались лежать где-нибудь в закоулках этих чёртовых подземелий!
В серых глазах Лионеллы скользнуло предвестие грозы, как будто сизая туча набежала на светило и погребла его сияние под своим ватным телом. Она слегка отстранилась и сказала:
— Волкам необходима моя помощь. Одни они не справятся. У инквизиции слишком много молящихся.
— Во-первых, в последний раз ты им не очень-то смогла помочь, только сама в плен попала. А во-вторых, волки пережили как-то целые сутки без присмотра магов, когда ты в камере сидела, а Конрад по Ватикану лазил.
Он притянул девушку обратно и чмокнул в бьющуюся на виске жилку.
— Нет, Влад, я не могу остаться здесь. Стая зовёт меня…
— Тогда я с тобой пойду, — вздохнул парень.
Лионелла нахмурилась, решая, какой вариант ей нравится меньше.
— Ладно, пойдём вместе.
Кардинал пригубил вино из бокала, но любимый сорт показался каким-то кислым и невкусным. Вообще со вчерашнего вечера весь мир выглядел неприятным и некрасивым. Неудобное походное ложе не дало выспаться, завтрак был подгоревшим, лица солдат — чересчур грубыми, в словах слуг слышалась наглость, а теперь и вино совершило предательство. Гаэтано старался не думать о доставленном вчера во время ужина письме, в котором было несколько строчек, написанных рукой сына, и подробное объяснение,
С края лагеря раздались приветственные возгласы. Кто-то приехал. Гаэтано, скривившись, всё-таки допил кислятину и приготовился встречать гостей. К полянке, где раскинулся главный шатёр, подъехали пятеро всадников. Процессию возглавлял Марко, горделиво восседающий на вороном жеребце, как триумфатор, вступающий в завоёванный город. Выражение лица у него было довольное донельзя. Чуть сзади в окружении трёх охранников ехал Чезаре. Кардиналу бросилось в глаза, что сын еле-еле держится в седле, а на светлой ткани рубашки сбоку алеет кровяное пятно.
Кавалькада остановилась, всадники один за другим спешились. Чезаре неуклюже сполз с седла и судорожно схватился за поводья, чтобы не упасть. Лошадь возмущённо всхрапнула и переступила копытами.
— Монсеньор… — начал Марко, но кардинал, досадливо отмахнувшись, отодвинул его в сторону и подошёл к сыну. Глянул в бледное лицо и приказал ближайшему солдату:
— Живо приведи кого-нибудь из санаторов.
После выезда из Ватикана Чезаре становилось всё хуже и хуже, раны, вроде бы свежеперевязанные, вновь начали кровоточить, в затылке ломило и постоянно хотелось пить. Он смутно понял, когда начался лес, только потому, что стало прохладнее, а въезд в лагерь уловил по приветствиям часовых. Цветные пятна, маячившие перед глазами, мерно покачиваясь в такт шагам коня, замерли неподвижно и постепенно обрели более чёткие очертания.
Поляна, большой шатёр главнокомандующего. Чезаре, переборов слабость, спустился на землю. Мир стремительно повернулся вокруг своей оси, вызвав приступ тошноты. Только попавшийся под руку ремень узды позволил обрести устойчивость. Пока мальчишка пытался, прикрыв веки, прийти в себя, сквозь звон в ушах пробился властный голос кардинала:
— Живо приведи кого-нибудь из санаторов.
И дальше:
— Марко, ты что, всё-таки допрашивал его сам? — в голосе клокотала ярость.
— Нет, ваше высокопреосвященство, — подобострастно отвечал инквизитор. — Он был ранен, когда мы его нашли. Оказали помощь, какую смогли. Ведь санаторы все здесь, в Ватикане ни одного не осталось.
Чезаре по-прежнему не открывал глаз, так казалось, что чувствуешь себя лучше. По крайней мере головокружение прекратилось.
Подоспевший санатор уверенными жестами растолкал всех, кто окружал раненого, невзирая на сан. Расцепил пальцы Чезаре, всё ещё мёртвой хваткой сжатые на поводьях.
— Садись, юноша, в ногах правды нет. Да уведите кто-нибудь коня в сторону! И воды принесите!
Руки священника запорхали перед лицом Чезаре, от пальцев пахло ладаном и веяло успокаивающим теплом. Раненый распахнул веки, но глаза тут же словно заволоклись лёгкой дымкой. Санатор тем временем расставлял прямо на земле многочисленные скляночки, не переставая бормотать на латыни. Следивший за действиями лекаря кардинал в который раз подивился: как можно одновременно искренне молиться, разматывать бинты, готовить снадобья да ещё и погружать исцеляемого в сон, снимающий боль? Будто у санатора не две руки, а минимум пять, а голова работает совсем отдельно, не отвлекаясь на то, чтобы управлять выверенными движениями.