Волчонок Итро
Шрифт:
И обвел нас отеческим взглядом.
– Таких, как вы, я как раз и ищу – евреев с крепкими мускулами! Сезон раскопок в самом разгаре. Трудятся на участках моих слабые девушки, хилые юноши добровольцы со всего мира, галутные, изнеженные дети. А вы, я вижу – богатыри и атлеты... Мы окапываем большие камни, колонны, громадные блоки. Добровольцам моим тащить их наверх не под силу. Никакая техника подступиться не может... Хотите ли заработать деньги? Честные и очень хорошие?
Мы оживились: еще бы, деньги нам позарез нужны, какая удача! Посовещались...
–
– Пару часов работы вечером или ночью, - объяснил нам Петух и добавил: – Г-сподь сотворил человека для наслаждений, но дал ему совесть, достоинство, гордость. Несчастен человек, которому все дают. Несчастен и вечно сир. Тот же, кто деньги добывает сам, - ликует и весел. Весел он сам, и весел его Создатель.
* * *
Если случится вам ехать по Кидронской долине, мимо Ворот милосердия, возьмите вправо, остановитесь. Взгляните наверх, на грандиозную лестницу, ведущую в никуда – глухую, крепостную стену. Увидите чистенький сад руин, мраморные дорожки, посыпанные гравием, подземные улицы, переулки и переходы. Здесь были жилые комнаты, служебные помещения левитов, их ритуальные бассейны. Это южная часть храмового двора, принадлежавшего потомкам Аарона – посредникам между Израилем и Небесным Престолом.
Прогуливаясь между мощными колоннами, поставленными в струнку, ровно и точно, не думайте, что так оно было, не обольщайтесь...
Пологий, лысый курган, изрытый глубокими шахтами и траншеями, по ночам освещался прожектором. Было пустынно, безлюдно. Горки просеянной днем земли волновали меня. Я погружал в них руки, как в пепел своих предков, и все нутро мое содрогалось. Подсаживались молча Артур и Максим, тоже пропускали землю сквозь пальцы.
Максим утверждал, что по составу, даже на ощупь, она та же, что он привез в кисете. Совершенно одинаковый прах. Такие почвы, говорил он, никогда и ничего не родят, ни здесь, ни в Бабьем Яру. Земля таких мест убита самим человеком.
Артур соглашался: земля действительно необычная, древняя. Дожди и бури, видать, никогда не меняли ее и не молодили вековые наносы. Пространство Храмовой горы, говорил он, существует в ином измерении. И это волнует его. Не ум, не душу – плоть. У плоти его и у этой земли одна и та же химическая формула, поэтому повсюду в Израиле он чувствует себя одинаково древним, значительным и великим.
Такие разговоры мне нравились, я даже завидовал им. Как умно они рассуждают, тонко чувствуя связь своих душ с родиной – всеми корнями. «Да разве найдется сила, которая сможет нас сдвинуть отсюда? Разве найдется бес, который сможет помутить рассудок? Хозяева пришли не гости!»
Мы шли в дощатый сарайчик, заваленный ведрами, граблями, лопатами, выволакивали пирамиду с лебедкой, ремни и цепи, включали прожектор и принимались за работу.
В промежутке между работой в Лужниках и в той шараге, давшей Артуру право повсюду в Москве мочиться, он подрабатывал грузчиком, чернорабочим. Этот его опыт удивительно нам пригодился. Обычно он прыгал в шахту, вязал там узлы на самых замысловатых обломках камней, капителей, колонн, каким-то
Уставал я, конечно, зверски. Мышцы мои, привыкшие к высоким нагрузкам в спорте, здесь быстро сдавали. Весь я гудел и дымился, но виду не подавал. Все трое мы сильно бодрились друг перед другом. Закончив работу, мылись и шли к Петуху за расчетом.
Платил он нам щедро, по-царски. Даже больше, чем обещал, больше, чем мы мечтали, тут же, из своего кармана, не требуя с нас расписок, не вычитая налогов. А мы, как безумные, разбегались немедленно эти деньги тратить.
Несколько дней спустя все трое были одеты во все новое, с иголочки.
Купил я себе белый джинсовый костюм, новые сандалеты, туфли, три рубашки с погончиками. Купил для Сонечки платье. Шерстяную кофту Жанке. Роскошно прибарахлился Максим и дал телеграмму в Киев: «Перестаньте слать дурацкие сухари, мыло...» Артур же, всю жизнь грезивший японским товаром, купил огромный транзистор с магнитофоном. И загремела музыка на наших ночных раскопках, сотрясая мощные крепостные стены.
Утолив первый голод материальных страстей, голод жадных, нездешних глаз, мы после расчета стали оставаться у Петуха подольше. Не летели после работы, как сумасшедшие, к Мусорным воротам, не мчались, сломя голову, мимо священной Стены плача, не рвали из рук Петуха свои кровные лиры, чтобы поспеть к закрытию магазинов на улице Яффо, а стали вкушать от пищи духовной.
Первым делом наш босс и благодетель дал нам понять, что у каждого в мире еврея, и у нас в том числе, есть доля и право на Храмовую гору. Право наследников, хозяев, чем немало нас удивил. Было здесь поле и гумно у некоего йевусея, и царь Давид решил это место откупить. Не взял даром, как тот ему предлагал, и не заплатил из казны, а откупил! Поделил на все двенадцать колен, чтобы каждый израильтянин внес свою долю. И вышло как есть у нас право на владение гробницей в Хевроне, что записано в Торе, так есть оно и на Храмовую гору...
Но не позволил Б-г Давиду строить Храм, ибо был он человеком воинственным, много крови пролил, а назначение Храма жизнь и мирные жертвы: Б-г возжелал, чтобы Храм был воздвигнут руками сына его, Соломона.
Сорок лет продолжалось строительство, и не коснулось камней железо, ибо железо тоже символ убийства. Обтачивал камни червь “шамир”, похищенный Соломоном у князя тьмы Асмодея. Был этот червь размером с ячменное зерно, жил в свинцовой коробочке, выстланной ватой, но пожирал камни проворно. Так и хранился у Соломона.
После таких вступительных лекций Петух отпирал решетки и приглашал нас в глубокие мрачные тоннели, где велись секретные раскопки. Подводил к глубоким шахтам, включал прожектор и там, в немыслимой глубине, показывал основание Храма блоки, уложенные зодчими царя Соломона, будто вчера уложенные, и с точностью ювелирной.
«Разве скажешь, что этим камням три тысячи лет?» - спрашивал шепотом. И вел дальше, уже под Храмовой двор, под скалу Святая Святых, к “основанию мира и всей Вселенной”.