Волчья хватка-3
Шрифт:
– Суровы у вас обычаи! – то ли осудил, то ли восхитился старец. – И что же не зарезала?
Конокрад самодовольно ухмыльнулся.
– Возопил я! Да так, что травы окрест поникли и повитуху ветром унесло. Матушка мне шёлковой нитью пуп перевязала и отсекла. Да ко своей груди приложила. Оставить себе хотела, спрятать где-нито. Так я ей по нраву пришёлся. Но по прошествии года опять повитуха явилась, забрала да снесла кормильцу.
Их неторопливый и странный разговор и вовсе ввёл иноков в заблуждение. Даже Сергий взирал
– Кормилец такой же ражный был?
– Весь род его, и дед, и прадед… Нам и прозвище – Ражные.
– Знать, омуженская кровь не токмо в твоих жилах течёт, – заключил Ослаб. – Весь род Дивами повязан. Это добро!
– Беда, из роду я последний, – внезапно пожаловался пленник.
– А куда остальные подевались?
– Татарове одного по одному заманили. Да и вырезали. Супротив хитрости и раж не стоит.
– На чужбине от гибели скрываешься?
Конокрад глянул с недоумённым вызовом.
– Матушкин след ищу!.. А тут засапожник! Думаю, близко где обитает.
– Отчего же в Руси ищешь?
– А куда ей податься? Коль постарела? Все Дивы по старости на Русь идут, срок доживать. Сведущие люди говорили, да и сам чую… Ты, старче, укажи, где матушка моя. Или откуда ножик взялся. Да отпусти лучше.
– Возврати кобылиц и ступай, – вдруг позволил Ослаб. – И не озоруй более.
– Что их возвращать? Глаза пошире откройте: там же, на лугу, и пасутся.
Сергий встрепенулся, ошалело воззрился на старца, затем к уху склонился и зашептал громко:
– Нельзя отпускать! Много чего видел, слышал… Оборотню доверия нет. Сам говорит, от татар пришёл. Давай хоть на цепь посадим? Или в сруб?
И братия приглушённо загудела, выражая неудовольствие, хотя по-прежнему не понимала, о чём толк идёт. Старец и ухом не повёл.
– Иди, гоноша, – махнул бородой, как веником. – Не сыщешь матушку, так возвращайся. А сыщешь, так всё одно приходи. Она возле себя зрелого отрока держать не станет, прогонит с наказом.
Тому бы в сей миг стрекача дать, пока отпускают с миром, а конокрад и с места не сошёл.
– Про наперстный засапожник не скажешь?.. Мне бы только след взять. А чутьё уж приведёт…
Ослаб не дослушал, подманил бородой Кудреватого.
– Ножик верни.
Отрок ослушаться не посмел, однако недоумённо и нехотя вынул из-за голенища нож, подал старцу.
Тот опять бородой мотнул.
– Не мне – ему отдай.
– Да ты что, батюшка? – возмущённо и громко изумился Сергий. – Виданное ли дело? Мало, потакаешь разбойнику, коня своего дал. Ещё и нож давать!..
Конокрад выхватил засапожник у послуха, насадил на пальцы и сжал кулак. Лунообразное жало хищно блеснуло на солнце, вызывая скрытое восхищение в волчьем взоре. Ослаб это заметил, добавил с задумчивым удовлетворением:
– Владей, коль признал.
А тот готов был его к горлу приставить.
– Где добыл? Скажи, не буди лиха!
Отшельник и глазом не моргнул.
– Ты сперва испытай, вострый ли ножик. Не затупился ли с той поры, как пуп резали.
– Как испытать? – гоноша на засапожник воззрился, и вновь пробудилась хищная зелень в глазах.
– Сбрей волчью шерсть.
– Да нет на мне шерсти! Звериную шкуру на себя натягивал…
– Дикий пух с лица убери – борода начнёт расти.
Отрок лицо огладил, примерился и провёл лезвием по щеке. Молодая поросль наземь облетела. Подивился, оценил остроту, но поскрёбся неумело, на ощупь, потому кое-где клочки оставил.
– Говори, старче, откуда ножик?
– Сперва ты сказывай: как имя твоё? И кем был наречён?
Оборотень несколько смутился.
– Помню, матушка звала Ярмил, ещё во чреве… Так имя и приросло.
– Ярмил, говоришь? – старец помедлил, верно вспоминая что-то. – Ну, добро… А год от рождения какой?
– Не помню точно. Кормилец сказывал, семнадцатый пошёл, как меня принесли…
– Похоже, год прибавил… Ну да не важно. Отныне нарекаю тебя Пересветом.
– С какой бы стати? – Ражный встрепенулся. – Мне свычней Ярмил!
– Вырос ты из имени своего, ровно из детской рубашки. Всюду коротко… А новое даю на вырост.
Оборотень вдруг интерес потерял.
– Мне всё одно, хоть горшком назови… Матушка меня под иным именем помнит. Ты лучше мне ответь: откуда засапожник?
– В дар достался, – просто признался старец и переступил немощными ногами. – В утешение. Тебе наперстным засапожником пуп резали, а меня калечили… Ну, довольно, коня моего возьми себе, коль вывел, и поезжай.
– На что мне конь? Вот если бы крылья дал!..
– Покуда тебе и коня необъезженного хватит. Наших кобылиц отпусти и поезжай, куда хочешь.
Оборотень волчьим махом заскочил на красного жеребца, взвил его на дыбы и ускакал не дорогой – лесом, оставив на кустах дерюжку.
Сергий от негодования на минуту дара речи лишился.
– Не уразумел! – наконец-то признался звенящим голосом. – Ты почто, старче, отпустил вора? Он наши скитские ристалища прорыскал! Потешные бои зрел!.. Ежели выдаст?!
Ослаб помедлил, проговорил нехотя:
– Ражных проще отпускать, нежели неволить. Позрел, что со стойлом сотворил? Дурная сила, пустой ещё отрок…
Игумен не сдержал негодования:
– Сказывай толком, старче! Кто такие – ражные?
Старец вопроса не услышал, зато сказал с мечтательным сожалением:
– Эх, как сгодится ещё сей гоноша для воинства! Коль исполином возвратится. Ты позри в Книге Нечитаной, пророчество там есть. Кто огонь небесный принесёт.
– Позрю, старче… Да ныне об ином речь веду! Может, вернуть его? Обловить окрестности? Покуда не ускакал далеко?