Волчья хватка. Волчья хватка?2 (сборник)
Шрифт:
Готовиться к Судной Роще Ражный мысленно начал еще по пути из Вятскополянского Урочища. Как и перед Свадебным Пиром, особенно не переживал, поскольку был холост, бездетен, не имел подневольных душ, могущих пропасть без него, а остальное, полагал, можно решить в считаные дни. По пути заехал к охотоведу Баруздину, сказать, что в этом сезоне охоты, скорее всего, не будет, но тот обрадовался и стал вываливать на стол заявки.
– Нынче у нас урожайный год будет! – ликовал он. – Заказ на девять лосиных охот, двенадцать кабаньих, пять волчьих и две медвежьих на берлогах! И все иностранцы, платят наличными. А главное, выходим на королевский уровень.
Пришлось разочаровать охотоведа – текущие житейские дела не являлись долгом, который следовало возвращать, но чтобы не оставить обиженного, Ражный позволил в его отсутствие пользоваться базой, угодьями и егерями по своему усмотрению.
И когда вернулся домой, все-таки застал там одну подневольную душу. Впрочем, сам он не считал ее таковой, зная страсть и стремление ее к жизни; души этой хватило бы на целое новое человечество.
Миля ждала его уже несколько дней, тайно от Карпенко ночуя в кочегарке или с собаками в вольере.
– Спаси Максов, – без всяких прелюдий сказала она. – Помоги мне.
Братьев Трапезниковых он тоже не относил к душам рабским. Еще было поискать среди мирского люда таких вольных…
– Я должен скоро уехать, – проговорил Ражный, глядя в сторону. – По пути заеду в город, попробую помочь…
Она, как всегда, ничего не хотела слышать, взмолилась:
– Нельзя медлить! Сейчас решается их судьба! Помоги! Они погибнут в этом мире. Никогда не смогут понять его, принять… В тюрьме они просто умрут от тоски! Ты же знаешь, как умирают от тоски? Пусть идут в армию, но не в тюрьму! А я их буду ждать. Я так сильно буду ждать, что им станет легче.
Он сел к ней спиной на ступени – она дышала в затылок.
Не так-то и легко было отдать накопившиеся долги…
– Добро… Завтра поеду, – сказал он. – Но запомни: могу спасти их от гибели, но никогда не спасу от судьбы.
– А можно я останусь здесь, на базе, и подожду, когда ты вернешься? – попросила она, обжигая затылок дыханием. – Не бойся, я мешать не буду. Ты даже не заметишь меня.
– Нельзя, – отрезал он.
– Но я не могу вернуться в Зеленый Берег. Родители Максов считают виновной меня и прогоняют. А в лесу холодно…
Душа у Ражного дрогнула.
– Ладно, подожди на базе…
– Тогда скажи Карпенко, чтобы не выгонял из кочегарки.
– Скажу…
Несмотря на поздний вечер, Ражный развернулся и поехал в город, рассчитав по времени, что как раз поспеет к открытию учреждений. Теперь ему чудилось, будто по крайней мере два человека дышат у него за спиной, все время подгоняя и заставляя оглядываться.
В областном военкомате ему сказали, что братья Трапезниковы находятся в ведении военной прокуратуры и им грозит срок до пяти лет лишения свободы за злостное уклонение от службы в армии и сопротивление силам правопорядка с нанесением телесных повреждений средней тяжести: два омоновца с сотрясением мозга и офицер со сломанной рукой находились в больнице. В прокуратуре ему в точности повторили формулировку обвинения и намекнули, что никакие ходатайства на областном уровне им уже не помогут.
– Это что за силы правопорядка такие, если два необученных парня поколотили пятерых? – ворчливо спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел.
Он не предполагал, что придется делать крюк и заезжать в Москву, не взял с собой телефонов Управления погранслужбы, где оставались хорошие приятели, которые бы могли вывести на Главную военную прокуратуру, и потому поехал без предупреждения. Гнал, стиснув
И дыхание будто бы все время становилось ближе и жарче.
Он думал, что в столичной суматохе на улицах отвлечется и забудется, но за Кольцевой дорогой дыхание это стало резче и короче, как у запалившейся собаки.
И лишь при выезде на Садовое кольцо, стоя в длинной пробке, внезапно увидел, кто это дышит!
На тротуаре, среди плотной, хаотично движущейся толпы сидел волк. Люди меланхолично и самоуглубленно обходили его, задевали руками, сумками, детскими колясками, а он, словно бестелесный призрак, оставался неподвижным и таким же самоуглубленным. Вывалив язык, загнанно дышал и не сводил глаз с вожака.
Ражный не поверил, думал, чудится от бессонной ночи за рулем, тронул машину вслед за пастообразной пробкой, проехал двадцать метров и снова увяз; Молчун, с трудом выдирая лапы из липкой человеческой массы, проделал то же самое и сел посередине тротуара.
Он был не призраком; он догнал его, преодолев огромное расстояние от Вятскополянского Урочища, и уже давно бежал за машиной.
Среди араксов существовало выгодное и хитрое поверье, коим, случалось, злоупотребляли: коль к тебе вернулся дар – от нового хозяина убежал жеребчик, улетел сокол, ушел оставленный для науки сын, – то такой возврат следовало беречь пуще всего. Считалось, что к тебе пришла чужая удача и, пока жив ее символ, никуда не уйдет. А вотчинникам, лишившимся даров, оставалось руками разводить, дескать, не ко двору, не на пользу, не от чистого сердца. Добиваться, чтоб дар отдали назад, считалось делом низким и недостойным. Иные дошлые араксы, в основном из вольных, прежде чем воздать хозяину Урочища, учили, например, жеребчика бегать на свист или другой какой-то характерный звук, и если проигрывали поединок, то уходили с ристалища и высвистывали свой дар обратно.
Молчуна и высвистывать было не нужно…
Стертые лапы кровоточили и оставляли на асфальте мокрые следы. Кроме раны, нанесенной гаишником, появились еще две: скользящая пулевая по передней лопатке, дробовой заряд по заду и вдобавок прострелено ухо – верный признак, что бежал день и ночь по дорогам и поблизости от них, а на дворе осень, охотничий сезон.
Язык не повернулся укорить волка, рука не поднялась прогнать…
Тогда он открыл дверцу. На глазах прохожих волк перепрыгнул стальное ограждение и оказался на сиденье. Он не мог опереться на сточенные вместе с когтями подушечки передних лап и сел, подвернув их внутрь.
– Быстро ты освоил это пространство, – пробубнил Ражный, втискивая машину в щель перед грузовиком.
С двух сторон засигналили…
Волк посмотрел на свои лапы, но даже зализывать не стал, ждал, когда нарастет кожа. Тогда вожак прижался к газону под недовольный клекот автомобильного потока, достал из багажника лопату и стал забрасывать в салон землю. Молчун чуть присполз с сиденья и поставил на нее все четыре лапы.
– Землю воруют! – прокричал за спиной мужик с красным флагом. – Товарищи! Из Москвы иногородние вывозят землю! У него номера иногородние!