Волчья Свадьба
Шрифт:
— А ты не совсем безнадежен, человек-волк.
Торвальд глотает сразу полбокала, пытаясь спрятать досаду, но ничего не выходит. Убрав бокал от своих губ, он ничуть не спокойнее, чем до этого.
— Надежда, как известно, умирает последней.
Мужчина хлопает его по плечу еще раз и, шатаясь, идет сквозь толпу, оставляя за собой шлейф несвежего дыхания. В приступе идиотизма Торвальд одним глотком допивает вино и забирает полный бокал у проходящего мимо лакея.
Больше никто не горит желанием с ним побеседовать. А у единственного, кто горел, в венах, похоже, было больше вина, чем крови. Толпа вихрится
У края зала Торвальд ловит свое отражение в зеркале и совсем отчаивается. Хрупкая ножка бокала в его мозолистых руках смотрится нелепо, точно так же, как его церемониальные доспехи рядом с увешанными драгоценностями птицами столичного двора. Он похож на деревенщину-провинциала, думает он мрачно.
Более того, он уверен, что этот контраст лишь служит подтверждением их представлению о нем как невежественном дикаре. И в то же время он понимает, что разодетый, как они, выглядел бы так же нелепо. Если нарядить свинью в бальное платье, она не превратится в знатную даму. По крайней мере в доспехах ему удобно — он решает высоко держать голову, не обращая внимания на окружающих его идиотов.
Впрочем, легче сказать, чем сделать.
Рука, коснувшаяся его локтя, заставляет его вздрогнуть, прервав приступ саможалости, развернувшись, Торвальд видит принца Стефана собственной персоной. Короткий взгляд говорит ему, что король с королевой куда-то пропали.
Придворных принца тоже не видно. Либо они очень немногочисленны, либо он от них ускользнул. Принц радостно улыбается Торвальду.
— Как вам столица?
Торвальд тщится ответить на эту улыбку. Принц Стефан — стройный блондин. Не субтильный, но вряд ли когда-нибудь станет громилой. Его лицо еще не до конца утратило детскую округлость, несмотря на то что он немногим младше Торвальда. От этого он кажется беззащитным. Мягким. До неприятного хрупким.
Добавьте к этому беспричинно солнечное настроение, и Торвальд вдруг думает, что принц Стефан, не-совсем-наследник, его нареченный, будущий муж — вероятность чего стремительно уменьшалась с каждым часом — немного с приветом.
— Отлично, — говорит он. — Здесь очень… ярко.
Улыбка остается на лице принца.
— Да, очень. Это бывает тяжело. С непривычки. — Принц Стефан оглядывается на снующих придворных. — Иногда даже если ты привык. — Это что, тоска промелькнула у него в лице? Всего на секунду?
Торвальд озадаченно хмурится, но тут принц берет его под руку.
— Здесь слишком душно, да? Не хотите прогуляться по галерее?
— Это было бы… очень славно, — отзывается Торвальд удивленно, но искренне, потому что здесь и правда жарко.
Даже хотя окна широко распахнуты навстречу летнему ветерку, здесь не хватает воздуха, потому что людей слишком много. Стефан ведет его наверх по витой лестнице.
Галерея — это широкий балкон прямо над бальным залом. Здесь не намного прохладнее, но гораздо больше места, а шторы создают иллюзию уединения. Не то чтобы их нельзя было увидеть, но все же они не стоят как на ладони.
— Простите, что не смогли выйти на улицу, — говорит принц Стефан, — здесь вряд ли многим лучше, но прием устроен в нашу честь. Если
После секундного колебания Торвальд тоже садится.
— Сомневаюсь, что они заметят мое отсутствие.
— Вы шутите? Они здесь, чтобы увидеть как раз вас, не меня же? Подумать только, жених принца — настоящий человек-волк! Не бросится ли он на кого-нибудь из гостей? Не превратится ли в четырехногого прямо посреди бального зала? А нет ли у него собачьей головы или больших лохматых ушей? Они ни за что такого не пропустят.
Улыбка принца становится кривой и насмешливой — но смеется он не над Торвальдом, скорее, над толпой внизу — и от этого не так обидно, хотя, пожалуй, все это правда. При этой мысли Торвальд стискивает зубы. Человек-волк при дворе — да уж. Какое зрелище он собой представляет. Все это лишь интермедия, и он чертовски рад, что на двух ногах почти человек.
— Почему просто не отослать меня обратно?
Принц выглядит искренне изумленным.
— Что?
Сейчас, сорвавшись, Торвальд уже не может остановиться.
— Зачем этот спектакль? Эта игра?.. Я вовсе не искупительная жертва, я не подхожу на роль невесты. Я — оскорбление, издевка и приглашение разорвать мирный договор одновременно, вы ведь должны понимать. Нет смысла в… во всем этом, — Торвальд рассерженно обводит рукой зал внизу, — когда вам так же, как и мне, известно, что вы отправите меня назад. Дело в том, что я абсолютно, абсолютно неподходящая кандидатура!
Во время его вспышки принц лишь смотрит на него, и Торвальд чувствует, как его лицо заливает краска стыда за эту почти истерику. Да он и сам хорош. Может, его теперь просто казнят, думает он с отчаяньем, и избавят его альфу от хлопот.
— …Торвальд, — говорит принц, и его голос необычайно мягок. — Мы не станем отсылать вас обратно.
Что… Что?
— Что?
Принц Стефан бросает короткий взгляд через плечо, но поблизости никого нет, и их окружают плотные бархатные шторы. Он наклоняется вперед и говорит серьезным низким голосом, совершенно не похожим на его радостное щебетание:
— Конечно, вы неподходящая кандидатура, причем неподходящая нарочно. Вашей стороне не нужен мир, так же как и некоторым с моей, если уж на то пошло. Но это мирное соглашение досталось нам слишком дорого, и мне плевать, что наши стороны его не желают. Я не хочу больше пачкать свои руки в крови, посылая невинных людей на смерть.
Мимо проходит лакей с подносом, полным тарталеток, и принц выпрямляет спину. Глупая улыбка снова на его лице, и он тянется к подносу, тщательно изображая благодарность. Торвальд смотрит, как он ест, и понимает, что явно недооценил принца. Лакей уходит, а Торвальд продолжает изучающе разглядывать Стефана. Пытаясь его раскусить.
А потом до него вдруг доходит, во-первых, что никто не собирается выставлять его из столицы, во-вторых, что ему больше не нужно думать о своей возможной казни, и в-третьих, что ему теперь, похоже, придется привыкать к подобным балам. Последний пункт почти сводит на нет плюсы первых двух.