Волчья тень

де Линт Чарльз

В общем, подхожу я к стойке, и Уильям подает мне кофе и настоящий завтрак – сосиски, яичница, картошка, кукуруза, какое-то пюре и тосты, щедро намазанные маслом. За едой я соображаю, чем могу пригодиться: посуду помыть или подмести, или еще что, но Уильям и слышать об этом не хочет. Я пытаюсь ему объяснить, что не люблю ничего даром брать, потому что при этом чувствуешь себя кому-то обязанной, но он только и говорит, что теперь уж вроде как поздновато об этом думать.

Так что я провожу день, разгуливая по холму вокруг гостиницы, в голове полно мыслей, и ни одной толковой. Как тогда, в тюряге. Надо переждать, пока все

уляжется, а потом уж думать. Вечером мне подают ужин, после чего я сижу в уголке, прихлебываю чаек и разглядываю пестрое собрание. Что я заметила: не считая тех девчушек-хохотушек с крылышками, у всех вытянутые физиономии, и особого веселья что-то не заметно. Я спрашиваю Уильяма, с чего такая тоска, и он мне объясняет, что означает название его гостиницы. Сюда стекается народ, от которого отвернулась удача. Наверно, потому я здесь и чувствую себя как дома.

Я дожидаюсь, пока все разойдутся и останемся только мы с Уильямом. Ни о чем больше не спрашиваю, а просто начинаю протирать столы, а потом и пол. Он пытается меня отговорить, но я гляжу на него, будто я иммигрантка и ни слова из его языка не понимаю.

– Не слышу, что вы там говорите, – бормочу.

Он делает еще пару попыток и оставляет меня в покое.

Так и проходит время: не знаю уж сколько. Больше нескольких дней – это точно, но меньше чем пара недель. Никто меня особенно не замечает, и я ни с кем не разговариваю, кроме Уильяма, да и с ним мы ничего важного не обсуждаем. Пару раз я примечаю, как из угла за мной наблюдает один из тех собакоголовых, но я никого не убиваю, и они ко мне не вяжутся, так что тут все в порядке.

А потом как-то вечером входит этакий красавчик из тех, которые всюду держатся как хозяева, будто всех купили. Волосы ото лба назад зачесаны, и синие глаза за такими длиннющими ресницами, каких я в жизни у мужчины не видела. Гладко выбрит, весь в черном. Заказывает он себе у стойки выпивку, обводит взглядом зал и вроде как ухмыляется про себя, увидев, как я сижу в своем углу и никого не трогаю.

Я отвожу взгляд, только поздно. Он уже идет ко мне.

Слышу, как Уильям сзади окликает его:

– Лиходей! – Вроде как предостеречь хочет, только этот Лиходей как не слышит и уже стоит передо мной, смотрит сверху вниз.

– Вернулась, стало быть, – говорит.

Я поднимаю взгляд:

– Вернулась не вернулась, не твое дело.

Вид у него задиристый, да я и сама не прочь подраться, хотя причин вроде и нет. Просто он как вошел, мне сразу захотелось стереть эту ухмылочку у него с физиономии. Нам с ним не ужиться – сразу видно.

– Я же в прошлый раз говорил, – продолжает он, – между нами еще не все кончено.

Я уже понимаю, что и этот путает меня с сестрой, но не собираюсь его разубеждать. Мне тоже надо выпустить пар – думаю, он давненько во мне копится. Наверно, с тех пор, как мне не дали умереть и добраться до той манящей искорки, а Рози умерла и не вернулась, а также с того бессмысленного разговора с сестрой. Хотя я за все время так и не попыталась во всем этом разобраться.

– Можем и закончить, – говорю я.

Он со стуком опускает стакан на стол и тянется ко мне, но опаздывает. И Уильяму я тоже не даю времени даже выскочить из-за стойки. Ни один из них и глазом моргнуть не успевает, а я уже не ногах, и выкидушка у меня в руке щелкает и открывается. Я мгновенно огибаю стол, одной рукой сгребаю его за волосы, а другой приставляю острие к горлу.

– Ну, давай, – говорю и чуточку нажимаю на клинок.

Он у меня острее бритвы. Урони на лезвие волосок – распадется надвое.

– Ты хотел преподать мне урок, нет? – говорю я ему.

Странное дело: все время, пока это происходит, во мне вроде как две женщины. Одна – комок ярости, готова распороть гаду глотку, и ничего в ней не дрогнет, когда он трупом свалится к ее ногам. А другая смотрит на нее будто со стороны. И думает, что вот такие дела и превратили ее в «белую шваль». В такую тварь, которая радуется смерти, потому что в ее дерьмовой жизни радоваться нечему. И не придется уже расплачиваться за все зло и обиды, которые натворила, а можно сбежать в такую теплую и гостеприимную искорку, гип-гип-ура.

Я отшвыриваю этого типа в сторону, и он, налетев на стол, валится на пол. А я стою и смотрю на него. Мне уже не хочется убивать, но он-то об этом не знает. Так что он проворно отползает на несколько шагов, вскакивает на ноги и вылетает за дверь.

Глядя ему вслед, я качаю головой. Совсем как Дэл. Стоит дать таким отпор, они сразу сникают. С ними просто – а вот как быть с тем, что с тобой творится, когда платишь им той же монетой, что у них в ходу?

Я убираю выкидушку в карман, и тут подходит Уильям.

– Простите, – говорю я ему, – не надо мне было этого делать.

– Может, и не надо, – говорит Уильям, – но он уж давненько напрашивался.

– Все равно нехорошо вышло.

Он кивает. А что ему сказать?

Мне и самой больше сказать нечего. Я бормочу что-то насчет подышать воздухом и тоже иду к двери. Слышу, как за спиной опять возникают голоса, и соображаю, что не уловила момента, когда они смолкли.

Лиходей меня не дождался. Снаружи никого и ничего, кроме ночи. Выхожу со двора на склон холма и присаживаюсь на камень лицом к сумеречному лесу, уходящему в бесконечную даль. И начинаю думать о нас с сестрой, как это мы получились такие разные. Я ведь тоже могла бы перемениться. Если постараться, можно было бы сделать лимонад из кислого лимона, который достался мне от мира. Нудное занятие, но, пожалуй, что-то есть в том, чтобы проснуться поутру и не краснеть, вспомнив, кто ты есть и чем занимаешься.

А для начала можно бы выполнить, что обещала Лиззи, той девчонке, которая ждет меня в трейлер-ном парке по соседству с Дэлом. Не знаю, понравится ли ей то, что я могу предложить. Она-то думает, я подкачу на роскошном розовом «кадиллаке» и увезу в жизнь, где все легко дается. А выйдет совсем по-другому. Я наверняка сумею честно заработать себе на жизнь – черт побери, сколько лет подрабатывала программированием, – даром, что ли, меня Гектор учил.

Вполне справлюсь, если буду весь день проводить за компьютером. И Лиззи могу тому же научить.

Конечно, неизвестно, захочет ли она жить своим трудом, но ведь пока не спросишь, не узнаешь. По крайней мере, это будет честное начало – я сдержу слово, а не оставлю ее ждать меня, как я ждала сестру, которая так за мной и не вернулась, – или, может, я ее не дождалась.

У меня только и была Рози, благослови ее бог, а Рози была не сильна по части честной жизни.

Ох, Рози…

Вот теперь я плачу, выплакиваю все, что копила в себе целую вечность. Плачу по Рози, по себе и по всему, что мы с ней натворили.