Волчья ягода
Шрифт:
Внешне, конечно же, в их отношениях с Асей ничего не изменилось – при посторонних они всегда держали дистанцию, держали ее и теперь, без особых усилий для достижения правдоподобности выбранных ролей.
Все было как всегда – и в то же время все чертовски изменилось! Время от времени им все же приходилось оставаться наедине, и вот тогда Арсений просто не знал, куда деваться, куда смотреть, что говорить. Злился ужасно на Асю за то, что она не сдержалась. Злился на себя, снова и снова вспоминая, что сам спровоцировал ее, воспользовался ею, втянул
Они больше не ходили вдвоем обедать в ресторан неподалеку. Он больше не подвозил ее домой после работы. Она не звонила ему. Они общались только по работе – Ася разговаривала приветливо и ровно, но все же прятала глаза и заметно старалась сократить это общение до минимума. А он облегченно вздыхал, когда она выходила из кабинета, и начинал ненавидеть себя с утроенной силой.
Дружбы, «щедро» предложенной Арсением, не получалось.
А получалось не пойми что.
Дурдом какой-то получался. Психбольница на гастролях…
И главное, он не знал, как изменить ситуацию.
Но и на этом проблемы не исчерпывались. Весь мир сошел с ума, решил Арсений, когда утром на своем столе увидел заявление с подписью Дмитрия Жидкова.
Нет, не на увольнение, к счастью. Но – на отпуск.
Этот гад решил уйти в отпуск, когда на работе такой аврал, когда проблемы вырастают одна из другой, как бесконечные матрешки, когда все рушится буквально на глазах, – он просто взял и решил уйти в отпуск на две недели! При этом – вероятно, чтобы поиздеваться, – еще и написал официальное заявление!
По меньшей мере странно было получить официальное заявление от Митьки. Зачем, интересно, потребовалось его писать? Он что, не мог просто так подойти и сказать ему, что хочет в отпуск? Или, может, решил, что «просто так», без заявления, Арсений его не отпустит? Так он его и с заявлением не отпустит, пусть не надеется! И что с того, что Митька не был в отпуске уже четыре года? А он сам был, что ли, в отпуске? Или, может, Ирка Жарикова была в отпуске? Или Лялька в отпуске была?
Да что же это такое, в самом деле!
Поговорить с Митькой «серьезно и по-мужски» удалось не сразу. Еще полдня злополучное заявление лежало на столе и мозолило глаза, отвлекая от работы. Дмитрий, как всегда, был на стройке – он вообще из всех сотрудников офиса был здесь самым редким гостем, его фронт работ был более практическим и оттого наиболее важным.
Митька появился в офисе после обеда. Состоялся разговор, в результате которого Арсений потерпел абсолютное поражение. Разгром, можно даже сказать. Митька в своем непонятном стремлении уйти в отпуск оказался настолько тверд, что не помогли никакие уговоры. И даже угрозы не помогли. К угрозам со стороны Арсения он, конечно, серьезно не отнесся, но все-таки пригрозил в ответ:
– Не подпишешь – уволюсь на хрен! Скажи спасибо еще, что я заявление написал заблаговременно, как и полагается, между прочим, по трудовому кодексу – ровно за две недели!
Арсений был ошарашен. Долго молчал, попыхивая сигаретой
Митька в ответ не сказал ничего определенного. Просто пробормотал куда-то в стену:
– Случилось, – и поднялся, громко отодвинув стул, давая понять, что разговор на этом окончен.
– Ну и черт с тобой! – сердито сказал ему вслед Арсений и одним махом подписал заявление.
И теперь было совершенно непонятно, как он будет работать эти две недели без Митьки, потому что заменить Митьку реально некем. Но это были проблемы, так сказать, долгосрочные – до отпуска оставалось еще четырнадцать дней, и за эти четырнадцать дней можно было что-нибудь придумать. Подыскать, например, кого-нибудь из прорабов на Митькину должность или временно переложить свои обязанности на кого-то из сотрудников офиса, а самому принять фронт работ на стройке.
И все же поведение Митьки было каким-то странным. За двадцать с лишним лет дружбы Арсению еще ни разу не доводилось видеть его таким. Наверняка у Жидкова что-то случилось. Только ведь признаний от него не дождешься…
«Ну и черт с ним, пусть сам расхлебывает!» – обозлившись, решил Арсений и перестал ломать голову над загадочными причинами поведения своего заместителя.
Но самым огорчительным на фоне всех навалившихся проблем было другое.
За эти две недели Арсений несколько раз пытался дозвониться до Майи. И каждый раз безрезультатно.
Это тревожило и угнетало.
Прощание в то утро у них вышло скомканным, а нелепость ситуации заключалась в том, что Майя ушла, так и не взяв ни копейки денег. И получалось, что она примчалась к нему на такси посреди ночи, возилась с его сыном, делала промывание желудка, читала сказки у его постели, потом возилась с самим Арсением, обрабатывала йодом ссадину у него на лбу просто за спасибо.
Или за поцелуй у входной двери, о котором она, кстати, судя по ее реакции, совсем не мечтала.
Каждый раз, вспоминая про поцелуй, Арсений испытывал смешанное чувство неловкости и какой-то детской радости. Наверное, именно такое чувство испытывает Федор, когда тайком от отца съедает вместо разрешенных двух шоколадных конфет четыре. Или кот, ворующий со стола куриное филе.
Нечестно. Но чертовски приятно…
Хотя теперь уже дело было не в поцелуе. Теперь уже дело чести заплатить девушке за потраченное время и предоставленные услуги. Но только как найти девушку, если, кроме номера ее, по всей видимости, не работающего телефона, ничего больше о ней не знаешь? Только имя… Знать бы фамилию – было бы проще, наверное. Можно было бы пойти в адресное бюро, узнать адрес и устроить доставку заработанных денег прямо на дом.