Волчья жена. Глава 3
Шрифт:
– Так я о тебе, Янэшка, думал. На твоем-то сподручнее, получается, если о тебе думать, - мужчина отбросил полешки в сторону.
А хороша кучка вышла! Теперь разложить надобно под навесом, чтобы не отсырели под дождем, хотя тот когда еще будет...
Петух закукарекал. Разогнал своим голосом хмарь утреннюю, дал дорогу солнышку. Гнать Вадьку надо, еще чуток и заскрипят двери в соседних избах, да заголосят бабы, домочадцев на завтрак созывая с печей и лавок.
– И что надумал?
– Спросила, набирая полешки.
– А вот что. Ухаживать за тобой буду...
Дрова-то из рук и посыпались... Покатились, стуча боками друг о друга. Нет, ну надо же сон в руку!
– Это ты что-то не то надумал, Вадь, - усмехнулась недобро.
– Может еще подумаешь?
– Нет, Янэ. Ты сама посуди: мужики враз охолонут - со мной связываться побоятся. Бабы косится перестанут. Тут для тебя одна выгода. Только, Янэ, ты попробуй. Действительно попробуй. Приглядись. Я мужик простой, но добротный...
– Кинула взгляд на его спину. Верно говорит - добротный. Уж я мужиков всяких перевидала, этот хорош, даже отрицать не буду. Неопрятен, да где это видано, чтобы неженатый с иголочки ходил? Его приодеть, подстричь, отмыть, отстирать и будет булка сдобная маком посыпанная.
– Ну что, примешь первый подарочек?
– И какой же?
– Я полешки держала крепко. Третий раз их подбирать не собираюсь.
– Так мясо же!
– Удивился охотник.
– Вон на крылечке оставил...
Дрова таки улетели.
А я засмеялась.
Что тут скажешь?
Мужик.
Добротный.
Не венок же из лесных цветов он мне принесет?
Ох и везучая я на мужиков. Мне б попроще кого, но странные пути дорожки то Князя волчьего в мужья подсунули, то петрушку в полюбовники прочат!
Отсмеялась и мигом посерьёзнела. Так-то прав Вадька, но надо ему сказать кое что...
– За подарочек, спасибо, приму, коли сам не заберешь, - я подошла к нему, стянула перчатки, с которыми не расставалась.
– Что не так?
– Нахмурился мужчина.
– Смотри, - и руку с кое-чьим волчьим вытянула.
Он молчал. Долго молчал.
А потом как дал колуном, что чурбан для колки дров не щепу развалил, да и обух перешиб к тому же.
– Вот значит как...
– И сел на землю, руками о колени оперевшись.
– Беглая ты...
– Нет, - присела рядышком.
– Отпустил он меня. Сам отпустил. Оно по-глупости вышло. Не пара мы. Я его ненавижу...
– А он тебя?
– С тоской в голосе спросил Вадимир.
– Говорит, любит, только... Пустое оно. Не смогу я с ним быть, Вадь. Оборотень мать мою задрал и меня едва не порешил. Как с таким жить?
– Охотник пожал плечами.
– Вот разводиться поеду.
– Отпустит?
– Просветлел лицом мужчина.
– Я все для этого сделаю, - пообещала.
– Ну а если не получится, тогда я помогу, - улыбнулся Вадимир.
Очень мне его улыбка не понравилась. Злая. Жестокая. Будто глянул сквозь нелюдимого простака кто-то чужой, разумной крови не чурающийся.
– Не побоишься?
– Спросила.
Мужчина помолчал. Пошевелил густыми бровями, подумал и признался.
– Волкодав я, Янэ.
Сердце подпрыгнуло. Волкодавами охотников на оборотней называли из числа людей. Бешеные везде объявиться могли, а вот у хвостатых не везде лапы до них дотягивались. Тут-то помощь таких, как Вадимир, и требовалась. Снесет крестонец весточку, засобирается охотник в путь, Лешик их тайными путями-тропками выведет, а там силу на силу. Кто выживет, тот и прав будет. Правда, волки редко с ума без причины сходят, но и причин с их поганым норовом хватает, чтобы у волкодавов работа была.
И я решилась.
***
Лето за середину перевалило. Лес посох. Болотце обмелело. Кикиморы спать до дождичков на дно самых глубоких омутов залегли. Дедки-сушки, что за лесом и живностью приглядывали, на ломоту жаловались, да трещины новые. Зверье среди оврагов попряталось.
Спотыкачка совсем сомлела от жары. Даже говорить неохота было не то, что работать. Только детишки по улице до черна загорелые носились и галдели почём зря. Я же ругалась. Мне б трав набрать, но на кой ляд мне сушняк сдался? Ничего путного солнце не оставило! Вот и ходила, маялась, думая откуда запасы пополнить. На ярмарку бы съездить, но боязно. Чем ближе срок подходил, тем нервознее я становилась. Вацлав в каждом залетном госте мерещился. Не за себя боялась, а за Вадьку. Вадька он...
Ах ты ж!
Порезалась, сунула палец в рот и пососала задумчиво.
Вот всегда так, когда о Вадьке начинаю думать. То плошка в осколки, то скатерть до дыр прожженная!
– Янэ! Дома я!
– Зычно крикнули со двора.
– Пойду к колодцу, ополоснусь.
А я к окну.
Смотреть.
Любоваться.
Чуток старания, уговоров и...
Бабы его как без бороды и усов, подстриженного, да чистенького увидели, так на косах своих удавиться готовы были, что такое диво-дивное проглядели. Я, признаться, как постригла и побрила его, так сама незнамо сколько времени вертела и разглядывала. Красив, ведь, шельма оказался! Да не эдакой изнеженностью или благородством, а будто углем на холсте потрёт грубый набросали широкими мазками, а всё равно ладно вышло! Глаза зеленые с хитринкой, нос прямой, наскоро слепленный, челюсть широкая квадратная... Если по отдельно смотреть, то сикось-накось все, но вместе сказка, а не мужик!
И обещание сдержал. Как согласие от меня услышал, так через всю деревню на руках и протащил под стук соседских челюстей. Да еще орал громко, дескать скоро на свадьбу всех позовем, три дня гудеть будем. А я смеялась и глаза прятала. Легко на сердце стало и страх отступил, спрятался.
Только с ухаживаниями дело не ладилось. Нет, подарки он мне исправно тащил, да... Какой прок от оленьих рогов? Пыльных, вонючих... В другой раз веники припер, дубовые. В бане париться. А потом пень приволок. Этот хоть вместо чурбана раскуроченного пошел. Я цветочков додумалась попросить, намекнула тихонько... Лучше бы я молчала! Вадька стог сена привез, а с ним и конягу хромую с телегой скрипучей! Сказал в хозяйстве сгодится...
Бабы ржали, как та коняга. Мужики посмеивались. Но слова дурного никто сказать не смел. Мало ли у кого какие отношения. У кого-то книжные, романтишные, а у нас вот приземленные. Ага, добротные! Я уж после коняги, зареклась намекать... Хотя шубку новую справить не помешало бы, но где стадо зайцев держать?!
Вадимир разделся. Я огладила взглядом плечи, спину его. Прикоснуться хотелось до дрожи, но я знала и он понимал - нельзя. Мы и так за пару седьмиц гореть начали, какие уж тут обжимания? Только начнешь, так полыхнет, а мне потом головы не сносить. Так и приходилось переглядываться и терпеть, сводя коленки, что сами разъехаться норовили.