Волевой порог
Шрифт:
– Ириночка, сегодня такое замечательное утро, такое красивое небо над горами! Да улыбнитесь вы уже. Я хоть буду думать, что вызываю у вас исключительно положительные эмоции.
– Я на работе, – поджав губы, ответила медсестра. – А к работе надо относиться серьезно. Давайте, больной, садитесь, я вам подушку под спину подложу. Пора умываться и завтракать, а то снова не успеете подготовиться к утреннему обходу.
Утренний обход – важнейшая ритуальная часть лечения в любом заведении. Тем более что у Сосновского его лечащим врачом был лично главный врач госпиталя Александр Борисович Миронов. Крупный мужчина, с большими залысинами, пушистыми бровями над добрыми глазами. Голос у главного врача был глубоким и напоминал тихий рокот водопада.
Но утренний обход как ритуал не мог миновать и этой отдельной палаты. И вот в назначенный час распахнулась белая дверь с остеклением, прикрытым натянутой на бечевках белой тканью, и в палату вошел главный врач, потирающий довольно руки и улыбающийся, и несколько врачей, чьи пациенты будут осмотрены и опрошены в этой утро во время обхода палат.
– Ну-с, Михаил Юрьевич, – усаживаясь на табурет, услужливо подсунутый одним из врачей, заговорил Александр Борисович, – как мы сегодня себя чувствуем? Поведайте нам с коллегами.
– Болит меньше, пальцами шевелить могу, – с готовностью стал рассказывать Сосновский. – Чешется под гипсом, аж сил нет никаких.
– Ну, голубчик, – рассмеялся врач, – эта проблема легко решается. Давно бы попросили Ирину Васильевну, и она вам школьную линейку нашла бы.
– Правда? – Сосновский восторженно посмотрел на медсестру, замершую у изголовья кровати, как часовой на посту. – Как же я сам не догадался-то! Попрошу, обязательно попрошу.
– Ну, что же, товарищи, – доктор поднялся с табурета, – у пациента Сосновского заживление идет нормально, насколько я могу судить. Болевые ощущения исчезают, покраснений и отеков не заметно. Не заметно, Ирина Васильевна?
Медсестра вздрогнула, как будто ее неожиданно оторвали от мечтаний. Она поспешно заверила доктора, что у больного не замечено отеков и нездоровых покраснений. Похлопав Сосновского по руке, Миронов со свитой врачей удалился. И через несколько секунд его голос слышался уже из другой палаты.
– Вот видите, товарищ Половцева, – жизнерадостно улыбнулся Сосновский, – начальство велело вам раздобыть мне школьную линейку и…
– Я не буду вам чесать ногу, – надула губки медсестра. – Сами справитесь, больной.
– Эх, – вздохнул Сосновский и пошевелил пальцами загипсованной ноги, подвешенной на тросике, перекинутом через блок. – Одиночество, как тяжко ты во младе лет!
– «Во младе лет»? Это что-то новое! – усмехнулась медсестра, поправляя полотенце на спинке кровати, халат на спинке стула. – Пушкин, Лермонтов?
– Сосновский, но Михаил Юрьевич. Чувствуете поэтическое родство?
Серпантин тянулся и тянулся, стелилась под колеса «Виллиса» укатанная каменистая почва. Мотор завывал на крутых поворотах и снова ровно тянул на прямых участках. Буторин, сидя за рулем, все чаще посматривал на приборную доску. Выдержит латаная-перелатаная машина, прошедшая столько дорог, или не выдержит? Температура двигателя ползла вверх. Еще немного, и вода в радиаторе закипит. Шелестов, сидя на переднем сиденье, с интересом смотрел вверх, на техническое чудо: уникальную подвесную канатную дорогу, по которой вагонетки с рудой спускались к комбинату с горного месторождения. Перепад высоты около полутора километров. И эту систему тоже придется восстанавливать.
Пар из-под капота повалил, когда машина выкатилась на относительно ровную каменистую площадку в начале горизонтальной выработки. Буторин чертыхнулся, остановил машину и выключил мотор.
– А все-таки дотянул «Виллис», – с усмешкой покачал он головой.
Открыв капот и достав из-под сиденья тряпку, он накинул ее на горловину радиатора и открыл крышку. Пар вместе с брызгами кипящей воды вырвался наружу. Коган отстегнул сбоку канистру с водой и поставил возле переднего колеса. Надо дать двигателю немного остыть, прежде чем доливать воду. Оперативники стояли и осматривались наверху. Здесь начиналась шахта, а там, ниже, стоял комбинат, рядом раскинулись дома рабочего поселка, вниз уходила лента дороги. Производственные цеха выглядели относительно неплохо, но вот оборудование внутри было взорвано. Перед приходом немцев взорвали и насосный узел, подававший воду, и трансформаторную подстанцию, и обогатительные комплексы. Вопрос с восстановлением стоял остро: через год комбинат должен заработать в полную силу. Но это если ничто не помешает восстановлению.
– Канатная дорога – это раз, – начал перечислять Шелестов, приложив ладонь козырьком к глазам и защищаясь от солнца. – Грузовиками возить по серпантину нерентабельно. Это и школьнику понятно. Или нужны грузовики огромной грузоподъемности.
– Энергоснабжение, – Буторин указал вниз на взорванную подстанцию. – Она находится прямо под склонами. Если где-то там заложить взрывчатку, то ее накроет камнепадом, и проще будет построить новую, чем починить эту. А заодно камнепад снесет и несколько высоковольтных опор.
– Есть еще вариант, – подсказал Коган и указал на горы рукой. – Если устроить камнепад или селевый поток вон там, тогда накроет рабочий поселок, а это многочисленные человеческие жертвы. В том числе и среди специалистов. А заодно на несколько месяцев встанет дорога. Я даже не представляю, как ее будут разгребать бульдозеры, когда каменная лавина сползет сверху и накроет все слоем породы в несколько метров.
– Где они возьмут такое количество взрывчатки? – возразил Буторин. – Я, конечно, понимаю, что после окончания боев здесь в горах до черта осталось неразорвавшихся боеприпасов и складов, которые устраивали для позиций над перевалами егеря. Они тоже не всемогущие, местные органы работают.
– Вот наша задача в том и заключается, – добавил Шелестов, – определить возможные места закладки фугасов в горах с целью помешать восстановлению комбината. А также нарушить снабжение и транспортную связь Баксанской долины с другими регионами страны.
– Ну это мы по сорок второму году поняли, – невесело усмехнулся Буторин, – когда несколько тонн молибдена отправляли отсюда через перевал Донгуз-Орун, а Михаил чуть ноги не отморозил, помогая выводить беженцев через перевал Бечо. Вот они, два реальных пути. Перекрой их камнепадами, и в долине начнется голод. И про восстановление комбината придется забыть.
– Согласен, – кивнул Шелестов. – Гитлеровская разведка тоже понимает, что нам вольфрам и молибден нужны как воздух. Они могут постараться убить двух зайцев. И диверсию устроить, и вызвать у местного населения недовольство советской властью. Агентура здесь у них есть, это точно. Не стали же они всех выводить во время отступления. Были и национальные подразделения у них здесь, и проводники были. Кто-то обязательно остался, кому-то приказ уже отдали, ведь прошло полтора года, и успеть они могли многое. И выжидать в данной ситуации им только на руку. Мы расслабились, потому что ничего не взрывается, ничто не рушится. Значит, все в порядке. И их агентам и пособникам времени было достаточно, чтобы по килограмму натаскать взрывчатки на нужные места в горах. А время для взрыва самое удобное, когда начнутся работы по восстановлению. Так можно больше ущерб нанести, если мы успеем завезти новое оборудование. Все-таки один из крупнейших горно-обогатительных комбинатов!