Волевой порог
Шрифт:
Буторин едва держал ремень. Казалось, что кожа на ладони вот-вот лопнет от напряжения. Самое страшное было то, что Шелестов, ухватившись, как казалось, надежно за ремень, теперь стаскивал вниз следом за собой и Буторина. Виктор схватился рукой за острый выступ скалы, обхватил его сгибом локтя, но скала на деле оказалась лишь острым камнем, который под тяжестью человеческого тела вывернулся из земли и пополз вниз. И в последний момент пальцы Когана ухватились за сапог Буторина. Оперативник сидел на твердой земле, упершись каблуками в почву, и держал Буторина за ногу.
– Виктор, не дергайся! – хрипло сказал Коган. – Я держу, ты только не шевелись. Пусть Максим выбирается. Ты держи его, и пусть он по ремню выбирается, потом вытянем тебя. Я хорошо держу, не волнуйся.
Коган смотрел, как, перебирая руками по ремню, Шелестов начал постепенно выползать со склона на тропу. Он видел побелевшие пальцы Буторина и понимал, что тот держит ремень из последних сил, но это единственное, что Виктор мог успеть сделать в подобной ситуации. А еще Коган осознавал, что они все трое сейчас находились в крайне уязвимом положении. Были практически беспомощны. Можно было запросто перестрелять их всех. Можно было даже просто подойти и пристрелить каждого. Даже не так. Просто столкнуть Когана, и тогда все трое полетят вниз. И ничем ты помешать не сможешь! Дурацкое положение!
Но выстрела не прозвучало, на тропе никто не появлялся. А Шелестов, покрасневший от страшного напряжения, выбирался метр за метром на тропу. И когда большая часть его тела оказалась наверху, когда он уже лежал поперек узкой тропы, только тогда облегченно вздохнули все. Буторин, ворочаясь, стал отползать назад. Коган тянул его за сапог до тех пор, пока не убедился, что друг находится в безопасности.
Все трое сидели среди камней, тяжело дыша и посматривая вниз, в пропасть. Пока его товарищи разминали пальцы и рассматривали ссадины на руках, Коган снова достал пистолет и с беспокойством стал смотреть на конец тропы, где наверняка скрылся стрелок. Убедившись, что друзья в безопасности, он поднялся и со всеми предосторожностями дошел до конца тропы, до скал. Тропа уходила от края пропасти все дальше, вилась между камнями. Она здесь открыта взгляду метров на двести, и никого на ней не было. Коган сунул пистолет в кобуру и вернулся назад.
– Ну все, он нас обманул и ушел. Теперь уже не достать. Он горец и знает эти места, а мы, как котята, будем соваться в каждое труднодоступное место.
– Без проводников и альпинистов нам не обойтись, – согласился Буторин.
– Это все понятно. – Расстегнув воротник гимнастерки, Шелестов вытер платком шею. – Непонятно другое. Кто в нас стрелял? Почему он в нас стрелял? Это была случайная встреча с нами или он нас здесь ждал, пытался остановить, убить? Если последнее, то наш приезд сюда не секрет для врага. И нас тут ждали. И теперь будут стараться убить.
– Ну, это крайняя мера, ведь поиск взрывчатки и мест ее закладки, поиск немецкой агентуры с нашей смертью не прекратится, – возразил Буторин. – Думаю, что это либо демонстрация чего-то, либо случайность. И этот горец здесь находился по какой-то иной причине. Надо вызывать солдат и обследовать штрек, да и все вокруг. Возможно, стрелок пытался защитить тайник. Глупо с его стороны. Он только навел нас на мысль, что здесь что-то есть.
– Или постарался навести на такую мысль, – рассмеялся Шелестов. – Чтобы мы теряли здесь силы и время, «тянули пустышку».
– В любом случае глупо, – подвел итог Коган. – Лучше бы он не выдавал себя. Если закладка есть, мы лишний раз убедились в этом. Если ее нет, то мы укрепились в мысли, что она, может быть, обязательно есть где-то, будет, если еще не сделали этого. То есть угроза реальная!
Глава 2
Аминат пришла утром, когда закончился обход, когда пациенты потянулись на процедуры и утренние уколы. А те, кому процедуры на сегодня не назначены, отправились в другое место – в курилку. В тени рябины стояла круговая лавка, а в середине – старое ржавое ведро. И это было любимейшим местом мужчин госпиталя. Посудачить, похвастать, рассказать о делах дома да и просто посидеть с папироской и перечитать письмо от близких. В окно потянуло папиросным дымком, и дверь несмело открылась.
– Можно к вам, Михаил Юрьевич?
Аминат, как всегда, вела себя несмело в общении, но настойчиво в уговаривании употребления витаминов.
– Аминат, конечно, заходи! – обрадовался Сосновский, удивившись самому себе.
Ведь он правда рад, что девушка пришла. Не по каким-то там причинам, а чисто по-человечески. Ну нравилась она ему, черноглазая улыбчивая кабардинка. Нравилась, но переступать черту в отношениях нельзя. Надо учитывать национальный менталитет, обычаи горцев. И Сосновский не флиртовал с Аминат, он старался относиться к ней как к сестренке, хотя понимал, что нравится девушке. И понимал, что никогда судьба их не свяжет – ни на время, ни на всю жизнь.
– Я вам принесла сыр, козье молоко и творог. – Девушка присела на табурет возле тумбочки и стала выкладывать свои гостинцы. – Вам обязательно нужно есть творог и сыр. Чтобы кости хорошо срастались.
– Аминат, здесь хорошая кухня, и у меня даже есть своя диета, – мягко напомнил Сосновский, чувствуя, что улыбается.
– Это все не то, – нахмурилась девушка, и рука ее дрогнула на полпути к тумбочке.
«Еще не хватало мне ее обидеть, – подумал Михаил. – Она так старается, навещает почти каждый день. Мне нельзя вести себя как свинья, нужно уметь быть благодарным, даже если тебя тяготит такая забота. А она меня тяготит? Нет, признайся, что тебе это приятно. Давно ты вот так не лежал и не лечился в госпитале, чтобы тебя навещала замечательная красивая девушка, просто близкий человек, и приносила тебе гостинцы. От чистого сердца, между прочим!»
– Ты знаешь, я уже так привык, что ты приходишь, Аминат, что стал тебя ждать, – неожиданно сказал Сосновский.
– Вы здесь совсем один, – опустив лицо, тихо ответила девушка, – никого близких нет рядом. Я понимаю, как это, когда рядом ни одной близкой души.
– Аминат! – строгим голосом напомнил Сосновский. – Мы, по-моему, договаривались с тобой, что и ты ко мне обращаешься на «ты», как к другу!
– Я не могу пока привыкнуть, – улыбнулась девушка и наконец подняла глаза. – Но я буду стараться. Ты же хочешь этого?
– Конечно, хочу, – с энтузиазмом отозвался Сосновский. – Мне приятно, что ты здесь, что я попал в госпиталь, в котором работаешь и ты. А помнишь, там у вас в Баксане…
И он опять начал вспоминать, рассказывать, приукрашивая разные моменты, чтобы это выглядело теперь смешно. Правда, смешного было мало, ведь тысячи людей покинули свои дома. Что там останется, вернутся ли они назад? А тот тяжелый переход через перевал, когда он тащил на себе Аминат… Но Сосновский не только вспоминал и рассказывал, он между воспоминаниями задавал девушке много вопросов. О том, как она жила, о ее родителях. Ведь она уезжала по специальной комсомольской путевке и выучилась на медсестру. А потом вернулась и вызвалась работать не просто в Баксанской долине, а именно в медсанчасти Тырныаузского комбината.