Волевой порог
Шрифт:
– Вот приедет твой брат Нурбий, он мне бока наломает, – смеялся Сосновский. – Решит, что я его сестренку обижаю. У вас горские мужчины в этом смысле суровые! Давно ты его не видела?
– Почему ты шутишь все время, Михаил? – спросила Аминат.
– Потому, что у меня всегда хорошее настроение, когда ты приходишь, – признался Сосновский, отметив, что девушка снова не ответила, снова перевела разговор на другую тему, стоило ему только заикнуться про Нурбия.
Аминат ушла, а в воздухе еще долго висел какой-то особенный цветочный аромат. Кабардинская девушка не пользовалась духами. Но Сосновский давно заметил, что ее волосы были очень душистыми, они пахли какими-то травами или отварами, в которых она мыла голову. Но долго помечтать не удалось. В дверь постучали, и на пороге появился молодой розовощекий лейтенант-связист, в накинутом поверх формы белом халате.
– Разрешите, товарищ майор? – негромко сказал он. – Вас срочно вызывают на связь.
– Шелестов? Давай, – кивнул Михаил и чуть пошевелил подвешенной ногой. Лежать в таком положении он устал уже сверх всякой меры.
Лейтенант вернулся через несколько минут со столиком на колесиках. На таких столиках медицинский персонал развозит лекарства, шприцы со стерилизаторами, медицинский инструмент. Под белой простыней на столике находился телефонный аппарат линии ВЧ-связи. Заперев за собой дверь, лейтенант подкатил столик к кровати Сосновского, снял простынку. А потом, выдвинув ящик тумбочки, пошарил рукой и вставил штекер телефона в специальную розетку.
– Але, «Астра»? Я «Стриж»! Соединяйте с «Островом».
Через несколько секунд он протянул трубку Сосновскому, а сам отошел к окну, высунул голову наружу, а потом прикрыл створки, чтобы снаружи никто не услышал разговора. Сосновский узнал голос Шелестова.
– Ну как вы там, Максим? Разбираетесь? – спросил Сосновский.
– Разбираемся, – ответил Шелестов. – Сразу появилось ощущение, что нас здесь ждали. А раз ждали, то диверсия у них почти готова или вот-вот подготовка закончится. Напряженная обстановка… Платов не ошибся, вовремя почувствовал обстановку, вовремя нас сюда прислал.
– Платов умеет собирать информацию, – согласился Сосновский. – У него чутье настоящего разведчика. Талант! Вы там поосторожнее, горы все-таки.
– Постараемся, – странно хмыкнул Шелестов. – У тебя как там идет лечение?
– Пока в пределах нормы, но хотелось бы побыстрее. Буду стараться, работаю… хм, над собой.
– Не перестарайся, Михаил, – строго предупредил Шелестов. – В твоем положении возможностей… для выздоровления много. Не навредить бы только излишними… упражнениями. Как Аминат себя ведет?
– Приходит почти каждый день, навещает, балует домашней снедью. Болтаем о том о сем, вспоминаем Баксан и ту осень. Но ей такие воспоминания не очень нравятся. Думаю, потому, что ей тяжело все это вспоминать. Одним словом, дружим мы с ней.
– Ну, дружи, дружи, – вздохнул Шелестов. – Не мне тебя учить. Но только помни, что это Кавказ, а не Берлин.
Сосновский, чтобы успокоить командира, хотел пошутить и брякнуть по-немецки что-нибудь вроде «Das stimmt, Herr Oberstleutnant!» [1] , но решил не шокировать лейтенанта из подразделения защищенной телефонной связи.
1
Так точно, господин подполковник! (нем.)
Ночной воздух был душистым и спокойным. Коган присел у окна, глядя на далекие горы, чернеющие на фоне звездного неба. Электричества в поселке еще не было, и поэтому небо распростерлось во всей своей красе над Баксанской долиной. Помощница начальника НКВД района вошла тихо и, позвякивая подстаканниками, стала расставлять на столе стаканы, блюдечки с бутербродами. Сам Василий Макарович Жданов разговаривал по телефону, сидя за своим столом. Точнее будет сказать, что принимал доклад майор Жданов, что-то быстро записывая в тетрадке и прижимая трубку телефона к уху плечом.
– Залюбовался? – раздался вдруг голос Жданова за спиной.
Коган обернулся и увидел, что майор стоит рядом с ним и тоже смотрит в окно. Где только не бывал Коган, куда только не бросала война его и всю группу Шелестова. Даже в Норвегию, даже на далекий тихоокеанский остров. Везде свои красоты, свои прелести природы, свои чудеса и достопримечательности. Но горы составляли о себе совсем необычное впечатление. Ощущение величия, первозданности и недосягаемости. Даже безграничные просторы океана не оставляют в душе таких ощущений. Всему виной кривизна поверхности Земли. Ты видишь только то, что находится до горизонта. А вот с горами не нужно и за горизонт заглядывать, ты просто видишь их перед собой, и теряется расстояние до гор, их высота. Просто возникает ощущение нереальности всего вокруг, фантастичности. Дух захватывает ощущать себя перед горами высотой в несколько километров. И кажется, что в чистом горном воздухе ты, стоя у подножия гор, различаешь каждую трещинку, каждый камень на их склонах и вершине. Иллюзия, конечно, но такая реальная. И ты в этой иллюзия песчинка, муравей, молекула перед этой громадой гор. Но не только горы завораживают. Воздух здесь наполнен такими богатыми ароматами, что, кажется, можно дышать и не надышаться.
– Залюбуешься, – кивнул Коган без всякого притворства. – Горы – это иной мир! И воздух ваш переполняет не только легкие, но и душу.
– Вот и я не надышусь, – поддержал московского гостя Жданов. – Я тут с тридцать пятого года, казалось, привыкнуть должен, так нет! Все дивлюсь, как подросток, которого мамка впервые на курорт к морю привезла. И так же вот, как и ты, не могу надышаться этим воздухом… Ладно, пошли перекусим, чайку попьем. С чем ты ко мне пришел, Борис Михайлович?
– Поблагодарить пришел, Василий Макарович, за помощь, разрешение допросить арестованных, познакомиться с личными делами предателей и пособников.
– Да ладно тебе, – усмехнулся Жданов. – А то ты не знаешь, что нам всем приказано оказывать вашей группе содействие по полной программе. Да и причина такого приказа нам ближе всех в стране. Мы тут живем и работаем. Нам тут мир строить и хозяйство поднимать. Так что выстрел в воздух, но за благодарность спасибо!.. Ну, нашел что-то важное во время допросов?
– Я бы не сказал, что нашел что-то такое, чего не увидели и не нашли твои следователи, – ответил Коган. – Допрашивать я допрашиваю, но вот чего мне не хватает – это общего понимания, общей картины. А что здесь было за все время оккупации, какая обстановка царила в республике, пока тут фашисты хозяйничали! Я ведь был здесь той последней осенью, когда мы людей выводили, молибден пытались вынести, когда комбинат взрывали.
Коган взял стакан в подстаканнике обеими руками и стал прихлебывать чай, глядя на собеседника. Жданов прожевал бутерброд, вытер пальцы краем газеты, которой был застелен стол. Все это время он задумчиво смотрел на огонек керосиновой лампы на столе, как будто снова погружался в воспоминания о тех годах. Ведь все было как будто вчера. Отпив немного чая, он поставил стакан в подстаканнике на стол и заговорил медленно, потирая пальцем висок:
– Ничего особенного мы и не ждали от врага. Сразу, как и на других оккупированных территориях, был установлен соответствующий оккупационный режим. Появились органы немецкого военного командования, полицейские, административные и специальные органы. Знаешь, Борис Михайлович, что сразу бросилось в глаза? А ведь немцы рассчитывали на другое. В чем-то просчитался их абвер, в политической оценке просчитался. Они-то думали, что придут, а им на шею кинутся угнетенные Советами горцы, слезу скупую мужскую уронят и за кинжалы схватятся, помогать станут, коммунистов вылавливать да в ряды вермахта записываться. Ошиблись они. Не знаю уж, кто там Гитлеру и Геббельсу напел эти сказки на ухо, но явно напели. И пришлось соответствующим органам, отвечающим за политические и национальные вопросы, засучивать рукава.