Волей ветра
Шрифт:
Тут он поднял глаза и, посмотрев мне прямо в лицо, сказал:
– Не рассказывай никому, что я плакал, хорошо?
Я нахмурился и молча утвердительно покачал головой. Клаус снова взял в руки фигурку динозавра и начал то вынимать его из подставочки, то вставлять обратно.
– Эльза присела передо мной, взяла мои руки и с серьезным лицом сказала: «Клаус Гарре, ты сильный молодой человек! Возьми себя в руки, скорее одевайся и спускайся вниз. Мы с папой начнем грузить вещи в машину». Тогда я впервые увидел слезы на ее глазах. Эльза встала, глубоко вдохнув, поправила подол платья и пошла вниз. Я понял, что страшно не только мне одному. Посидев немного на стуле, я оделся. После того я стал складывать свои вещи, ведь про них никто не вспомнил! Достав из-под кровати свой рюкзак, я положил в него игрушки, которые сделал мне папа. Мои журналы, которые лежат
Клаус пошарил рукой под подушкой и достал фотографию.
– Смотри, это моя мама.
Я подошел к нему ближе и взглянул на фотографию. На ней была изображена высокая молодая женщина со светлыми волосами. На фотографии она улыбалась. «Хм, она очень похожа на Эльзу», подумал я.
– У тебя очень красивая мама, Клаус.
– Даа. Эту фотографию мне отдал папа. Он сказал, что когда он был солдатом, то всегда брал ее с собой. Таким образом, мама присматривала за ним, пока он был на службе. А теперь она присматривает за мной.
Клаус печально взглянул на фотографию, тихонько погладил большим пальцем изображение и спрятал ее обратно под подушку. Я видел, что вспоминать эту историю ему тяжело: он редко поднимал глаза, глубоко вздыхал, его голос был тихим и грустным. Но мне было очень интересно, что же случилось. Мы оба немного помолчали, после чего я спросил:
– А что было дальше, как вы выбрались из города?
Клаус немного оживился, поднял ноги на кровать и обнял колени руками.
– Я спустился вниз, когда все уже было готово. Мой папа о чем-то громко ругался по телефону. Он бросил трубку и сказал Габриэлю «Они не дают разрешения, придется прорываться». (Клаус попытался сказать эту фразу голосом своего отца, что было довольно забавно). Габриэль хитро улыбнулся, что я увидел его белоснежные зубы, и подмигнул мне «Ничего малой, прорвемся!». Папа взял меня на руки и вынес на улицу, где нас ждала наша машина и грузовик, кузов которого был доверху наполнен разными чемоданами. Больше домой мы не возвращались. Эльза уже сидела в машине, папа открыл мне дверь, и я запрыгнул на заднее сиденье к Эльзе, сам он сел спереди. Габриэль что-то крикнул другим рабочим, они общались на иностранном языке между собой, и сел за руль. Мы потихоньку начали движение. Ехать не получалось быстро, через окно я видел, что на улице очень много людей: все куда-то бегали; кто-то так же, как и мы грузили вещи в свои автомобили; мужчины и женщины сновали вперед и назад с какими-то телегами. Это напоминало мне муравейник, который я однажды встретил в лесу. Я воткнул в него палочку, и целая куча муравьев стала бегать вокруг. Я думаю, они тоже не понимали, что происходит. В машине все молчали, только Габриэль изредка ругался, когда какой-то прохожий выскакивал перед автомобилем.
Когда мы проезжали мимо площади я увидел здоровенные фонари, лучи света были направлены в небо. Вокруг них было много солдат. Сирены продолжали выть, но при этом никто никуда не стрелял. Габриэль ловко объехал перевернутую машину, на нее для чего-то взобрались люди, и свернул в переулок, стараясь объезжать места, где были заторы. На краю города нашу машину остановили военные на пропускном пункте. Один солдат с фонарем светил внутрь на наши с Эльзой лица, а второй подошел к Габриэлю и попросил какие-то документы. Мой отец выскочил из машины, но солдат с фонарем вскинул ружье, и с криком «Стоять!» нацелился на него. Я помню, очень сильно испугался тогда и прижался к Эльзе. Отец поднял руки вверх и громко сказал: «Моя фамилия Гарре! Кто у вас тут старший?». Солдат с фонарем подошел к отцу и толкнул его в спину: «Шагай». Их не было где-то минут десять, все это время второй солдат стоял рядом с нашей машиной и держал свое ружье наготове. Тут из будки выскочил папа, подбежал к машине, открыл дверь и сказал Эльзе: «Сто тысяч». Эльза спешно начала что-то искать в своей сумочке, мгновение спустя она достала толстый конверт и передала его папе. Отец хлопнул дверью и снова убежал в будку. На этот раз его не было минуты три, так мне запомнилось. Вдруг сзади машины вдалеке что-то застрекотало. Я обернулся к заднему стеклу и увидел, вспышки в небе. К вою сирены добавился гул. Отец подбежал к солдату, что стоял возле машины и передал ему какую-то бумагу. Солдат закинул ружье на плечо и побежал к шлагбауму. Как только шлагбаум открылся, мы тронулись с места. В этот момент из-за будки выбежало много солдат, они пробежали мимо нас, словно не замечая машины, в сторону центра города, откуда мы приехали. Сзади стали раздаваться громкие взрывы. Над нами
– Ничего себе! Дак выходит, что в вас попала бомба! И ты умудрился выжить?
С удивлением громко, чуть ли не крича, сказал я. Клаус встал с кровати и начал ходить из стороны в сторону мимо меня.
– Не только я. Мы все живые. Когда я очнулся в палате, у моей койки сидела Эльза, она читала какую-то газету. Папа стоял у окна и что-то в нем высматривал. Они оба очень обрадовались, когда я зашевелился. Папа сразу подбежал к кровати, что даже чуть не сбил медсестру, которая поправляла мне капельницу. Эльза отложила в сторону газету и обняла меня за шею. Шея кстати, очень сильно болела.
С этим словами Клаус потер себя за шею, словно она болит до сих пор.
– Папа присел напротив меня и сказал: « Ну что, здоровяк! Теперь все будет хорошо!». И он засмеялся, и все засмеялись: и я, и Эльза, и даже медсестра. И мы долго смеялись, пока в палату не зашел врач. «О, я вижу у вас все в порядке!». Медсестра сразу взяла папку с бумагами и передала ее врачу. Он надел очки, мельком взглянул, полистал. «Ну-с, молодой человек, давайте посмотрим, что тут у вас». (При этом Клаус опять попытался поменять голос). Врач на вид был добрым старичком. У него были короткие седые волосы и толстенные очки. Из-за них его глаза казались очень маленькими. Он присел рядом со мной и стал ощупывать мне шею. Он постоянно издавал такой звук «Угу-угу», от его рук сильно пахло лекарствами. Затем он оголил мне ноги и стал водить по ним железным молоточком. Мне стало щекотно, а мои ноги стали сами дергаться. Врач сказал, что все в порядке и велел папе и Эльзе зайти к нему в кабинет.
Меня оставили в этой палате примерно на неделю, как мне сказала Эльза: «Доктору нужно понаблюдать за твоим состоянием, чтобы мы могли продолжить наше путешествие». Я тогда еще не знал, куда мы едем. Папа и Эльза навещали меня ежедневно, пока я был в госпитале, они остановились в отеле. Папа рассказывал мне про Барилу, какой это красивый город, и что когда меня выпишут, мы обязательно все вместе будем гулять, сходим в зоопарк и съедим мороженое. Я представлял себе, как мы втроем ходим смотреть на львов и медведей, покупаем воздушные шары и едим вкусное мороженое. Больше всего мне хотелось посмотреть обезьян, как в фильме.
Иногда ко мне приходила медсестра, спрашивала мое самочувствие и давала лекарства, что-то записывала в папку, которая лежала в ящичке у моей кровати, и уходила. В некоторые дни ко мне приходил тот седой врач, мы мило с ним болтали. Он был очень добрым. Однажды он пришел со своим коллегой. Это был мужчина, возрастом примерно, как мой папа, с черными усами. Очень спокойным голосом он спрашивал меня про то, как и где мы жили, как я учился в школе, с кем дружил, с кем не ладил. Я думаю, это была проверка моей памяти.
А память у меня хорошая, я видишь вон, все помню!
Тут Клаус остановился и поднял указательный палец вверх.
– Я видел, как этот второй доктор разговаривал в коридоре с Эльзой и папой. Эльза почему-то закрывала лицо руками.
Через неделю меня перевели в другую палату. Еда тут была отвратительной. Кормили в основном вареными бобами. Бобы на завтрак, обед и ужин. Терпеть их не могу!
Клаус бухнулся на кровать и снова взял в руки своего любимого динозавра.
– Зато лекарств стало меньше, больше никаких капельниц, и я мог раз в день выходить на прогулку вместе с папой и Эльзой. В зоопарк меня пока еще не отпускали, но уже было лучше, чем лежать целыми днями в кровати. Доктор с усами приходил ко мне каждый день, все расспрашивал и расспрашивал. Иногда он приносил с собой какие-то книжки, раскраски, картинки. Он давал мне картинки и спрашивал, что я о них думаю. Картинки странные были, кляксы какие-то.
Папа и Эльза иногда приносили мне сладости: шоколад и конфеты. Я очень люблю шоколад. Мы выходили на улицу, в сквер возле госпиталя, садились на самую дальнюю скамейку и устраивали скромный пикник. Эльза рассказывала мне, что скоро меня выпишут, и мы поедем в наш новый дом. Она говорила, что это дом ее сестры, которая в нем давно не живет, что он красивый и большой, как наш прежний дом, и что мне там будет хорошо.
Вечерами, перед сном, я представлял себе наш новый дом, как мне надо будет обустроить свою новую комнату, где будут жить Ганс и Матильда, будут ли там горы, куда мы сможем ходить в поход с Габриэлем.