Волга рождается в Европе
Шрифт:
Отношение Италии к войне против России существенно отличалось от отношения к этой войне Германии. Хотя на русском фронте воевала итальянская армия (200 тысяч человек, из которых только 14 тысяч, это семь процентов, вернулись на родину), общественное мнение Италии рассматривало войну против России как чисто немецкое дело, которое не вписывалось в рамки ограниченного Средиземным морем и Ливией итальянского ведения войны. Муссолини даже не утаивал – о чем сегодня свидетельствует дневник Чиано – своих расхождений с Гитлером по вопросу похода против России. Первый раз Гитлер переиграл Муссолини в августе 1939 года, когда Германия, не спрашивая и не подготавливая его, заключила союз с Россией и разрушила, таким образом, Антикоминтерновский пакт. Во второй раз Гитлер переиграл его в июне 1941 года, когда Германия, не спрашивая и не подготавливая его, объявила России войну.
Муссолини был, как известно, очень чувствителен, и его досада и злоба часто вырывались наружу. До тех пор, пока немцы побеждали везде и всюду, итальянцы были побиты на всех фронтах, кроме как на море. «Ах, если бы Бог в своей справедливости снизошел бы до того, чтобы подарить Гитлеру маленькое, совсем маленькое поражение!» Любую неудачу немцев Муссолини и итальянский народ восприняли бы с удовлетворением, почти как моральную компенсацию (согласно тому закону, который управляет всеми заключенными против природы
Я привожу свидетельство Реале, как раньше уже приводил свидетельство Тольятти, чтобы ответить тем, которые из моей и моих коллег функции военных корреспондентов на русском фронте хотят сделать вывод, что мы были дружественно настроены к Гитлеру. Должен ли я на самом деле снова повторить, что Германия была нашим союзником? Что было бы странно, если бы мы, вместо того, чтобы общаться с чиновниками, офицерами и солдатами Гитлера, поддерживали бы знакомство с чиновниками, офицерами и солдатами Сталина? Я уже упоминал о моем отзыве с фронта в Италию, последовавшее после немецких протестов. Войска Гитлера стояли перед воротами Москвы, русская армия, вопреки моим прогнозам, казалась окончательно и бесповоротно разбитой. Что побудило меня к тому, что я с самого начала был убежден, что Германия проиграет войну с Советским Союзом?
Уже в первые дни этого похода, в июне 1941 года, я наблюдал неповторимый факт: эта война впервые противопоставила друг другу не две армии, которые состояли обычным образом из крестьян, из сельских жителей (как французская, польская, итальянская, югославская, румынская армия), а две армии, которые в значительной степени состояли из рабочих; да, мораль как русской, так и немецкой армии больше не была «буржуазной моралью» сражавшихся до сих пор армий, а новой «рабочей моралью» этих высокоразвитых в промышленном отношении стран. До тех пор, т.е. с 1939 по 1941 годы, состоявшие преимущественно из крестьян армии не могли сопротивляться стальному немецкому удару кулаком, т.е. немецким рабочим армиям из маленьких, но исключительно подготовленных и оснащенных частей высококвалифицированных индустриальных рабочих и техников. Неожиданное крушение польской армии в 1939 году, французской армии в 1940 году, югославской армии в 1941 году объясняется также и, прежде всего, тем фактом, что крестьянским армиям, организованным как в Первой мировой войне и построенным на направленной на человека дисциплине, противостояли армии рабочих, которые удерживались дисциплиной, направленной на машину.
Мораль пехоты с давних времен, традиционных армий, почти исключительно основывалась на ценности человека, на чувстве сплоченности, которое привязывает человека к человеку, на корпоративном духе, который является формой солидарности между людьми одного и того же подразделения. Мораль современных армий, «рабочая мораль», основывается почти только на технических ценностях, в которых ценность человека находит только небольшое пространство, на чувстве сплоченности, которое привязывает человека к машине, на спаянном командном духе работы над отдельными частями, на технике.
В современных армиях человек зависит от машины, а не машина от человека. В обычных крестьянских армиях винтовка, т.е. индивидуальное оружие, пулемет, пушка зависят от человека, а не он от них. Крестьянские армии зависят от обуви, от улиц и дорог, от естественных преград, от времени года. Машины современных армий не знают естественных преград. Крестьянин медленен, он медлит, у него отсутствует фантазия и готовность быстро принимать решения. Рабочий быстр в своих решениях, и эта быстрота разрабатывается и поддерживается скоростью машины. Я добавлю, что машина обладает большей фантазией, чем человек, большей моральной свободой. Обе противостоящие друг другу армии, немецкая и русская, были созданы и построены одним и тем же способом – это были две рабочих армии. Но теперь немецкий военный потенциал, который на узком фронте и в быстром походе бесконечно показал свое превосходство над польским, французским или югославским военным потенциалом, на огромном русском фронте не мог справиться со своим заданием. Предпосылкой тактики молниеносной войны, чтобы она могла быть применена с успехом, является противник, сконцентрировавший все свои силы на узком фронте. В бескрайней ширине русской равнины немецкая армия потерялась как река в песке.
Если в первых дни похода против России гитлеровская армия внешне представляла собой огромную фабрику на марше, то всего две недели спустя она уже напоминала веер тонких моторизированных колонн, разбросанных по безграничному и качающемуся в пустоте пространству. Немецкий генеральный штаб оставил надежду на успешную молниеносную войну на русском фронте и вернулся к пехоте. В то время можно было наблюдать весьма необычный спектакль: та же гитлеровская армия, которая перешла русскую границу покрытая прочными стальными корпусами танков и автомобилей, постепенно превращалась в массу пехоты, вооруженную, оснащенную, обученную и организованную в соответствии с традиционными методами армий прежних времен. Немецкие солдаты продвигались пешком, под грузом своего снаряжения, с винтовками на плече, с ручными гранатами с длинной ручкой на портупее и в голенище сапог, точно так же, как я видел их когда-то в июле 1918 года, когда они во Франции, на фронте Шампани, шли против нас.
Причинами страшного урона в автомобилях с немецкой стороны были, прежде всего, огромные расстояния, состояние дорог или, лучше сказать, троп, которые частые дожди превращали в болота, и свойства территории, которая вовсе не была, как представляли многие и как она казалась на первый взгляд, плоской однообразной равниной, простирающейся в бесконечность без единой складки, без единого разлома, но представляла собой ряд маленьких плато, каждые пятнадцать или двадцать километров прерывавшихся впадинами глубиной до
Нужно признать, что в 1941 году немецкие автомобильные колонны больше не были унифицированы, как это было в 1939 и 1940 году, т.е., состояли уже не из ограниченного количества типов машин немецкого производства, для которых в колоннах самоходных мастерских, которые следовали за каждой большой частью, лежали наготове запасные части. В 1941 году немецкие моторизированные колонны на русском фронте состояли из машин самых различных типов и марок, не только из немецких, но и из французских, итальянских, чешских, английских, американских («Пежо», «Рено», «Фиат», «Ситроен», «Форд» и даже «Роллс-Ройс»), которые немцы реквизировали в оккупированных странах. Если с одной из машин случалась авария, подвижная автомастерская не всегда могла предоставить ей запчасти, и автомобиль оставался лежать на дороге. Во время наполеоновского похода в 1812 году дороги Польши и Литвы, которые Великая армия использовала во время своего марша на Москву, были усеяны трупами лошадей, телегами для фуража и боеприпасов со сломанными осями. В 1941 году использованные немцами дороги были усеяны перевернутыми на бок автомобилями. Нужно добавить, что как только начинал идти дождь – а дождь каждый день шел полчаса или целый час – дороги покрывались тонким слоем липкой, скользкой грязи, похожей на слой глицерина, на котором колеса грузовиков буксовали вхолостую, и в этих напрасных усилиях двигатели и рамы ломались на куски. Роковой ошибкой немцев было то, что они вбили себе в голову, что им нужно любой ценой маршировать дальше вместо того, чтобы подождать, пока земля подсохнет.
Однажды один русский пленник объяснил немцам – но было уже слишком поздно: немецкие моторизированные колонны уже превратились в кучу покореженного ржавого железного лома – что русские, как только начинал идти дождь, получали приказ остановиться и ждать на месте, пока местность снова не высохнет, именно для того, чтобы не растрачивать без пользы машины и горючее, наверняка зная, что враг вопреки всем своим усилиям все равно не сможет продвинуться ни на шаг. Интересно отметить, что при достижении берега Днепра, недостаточно моторизированные итальянская и румынская армии были в гораздо лучшем состоянии, чем гитлеровские войска. Если мы не будем принимать во внимание разные политические соображения, которые могут иметь лишь небольшое значение для оценки ценности войск, нужно справедливости ради признать, что как итальянская, так и румынская армия показали на русском фронте великолепные доказательства мужества, стойкости и боевой мощи, и погибли, пусть даже и напрасно, с достойным удивления духом самопожертвования и исполнением долга. На украинских равнинах итальянская армия возместила свой несчастный и позорный поход в Греции – несчастный для войск, позорный для генерального штаба и для Муссолини. Я уже говорил, что из двухсот тысяч солдат армии генерала Мессе только четырнадцать тысяч вернулись домой; о румынах можно сказать, что ни один румынский солдат не увидел вновь свою страну. После первых военных месяцев в борьбе наступила непредвиденная перемена: на одной стороне огромная немецкая армия, которая превращалась постепенно в армию пехоты; на другой стороне маленькие, очень подвижные группы русских танков, экипажи которых в значительной степени состояли из рабочих с металлургических заводов Волги и Урала; хочется сказать: на одной стороне армия, которая все больше и больше становилась пешей крестьянской армией, на другой – армия, которая в значительной степени состояла из рабочих советской тяжелой промышленности, и из сельскохозяйственных рабочих, из рабочих сельского хозяйства, которое превратилось в промышленность. В первых главах этой книги я изобразил немецких солдат без ненависти и без симпатии, с абсолютной объективностью, причем я старался фиксировать их характер рабочих и не так сильно их характер солдат. Меня упрекали после войны, что я при моем общении с немецкими солдатами любых званий не сделал «даже жеста сопротивления». Но в чем такой жест, пожалуй, мог бы состоять? Я был репортером, и долг, который я возложил на самого себя как добровольный риск, был долгом объективно информировать, не считаясь с ограничениями фашистской пропаганды. Мой жест сопротивления – это мои статьи, эта книга «Волга рождается в Европе». Я родился в Прато, рабочем городе, я знаю рабочих, их характер, их мораль, их проблемы, своеобразный вид их человеческого бытия. Я отдаю предпочтение рабочему перед любым другим видом человека. Я никогда не противопоставлял себя рабочим, и никогда не буду делать это, даже тогда, когда они неправы. Это одна из причин, из-за чего некоторые полагали, что находят противоречия в моей жизни, которые являются, все же, только мнимыми противоречиями. В немецких солдатах я все больше искал рабочего, нежели солдата, меня все больше интересовал их социальный, нежели их военный характер. На русском фронте меня часто сбивало с толку сознание того, что я присутствую на ужасном процессе: одна рабочая армия пытается уничтожить другую рабочую армию. И тем, что меня волновало и возмущало, был тот факт, что немецкая рабочая армия была только инструментом этого «немецкого феодального коммунизма» (Карл Маркс уже в Манифесте 1848 года говорит о феодальном социализме), который можно было осознать как основной компонент нацизма. Германия – это страна, в которой индустриализация достигла высокого уровня. И все же немецкое сельское хозяйство осталось привязанным, хотя оно и использовала в широком масштабе современную технику и химию, к понятию частной собственности, и это понятие является понятием индивидуалистического происхождения и, следовательно, представляет собой преграду для широкой индустриализации сельского хозяйства. В Советской России, напротив, колхозы в гигантском масштабе полностью индустриализировали сельское хозяйство. Русские «крестьяне», в особенности на юге страны, это уже настоящие и истинные технические рабочие: они носят синие рабочие комбинезоны, у них наголо постриженные головы, они бреют свои большие, широкие, прямоугольные лица, которым борода прежнего «мужика» придавала тот определенный оттенок элегантности и серьезности. Их рабочие инструменты это больше не мотыга, лопата, коса, плуг и грабли, а сельскохозяйственные машины. Каждый колхоз владеет многими сотнями сельскохозяйственных машин, сотнями тракторов. Колхоз это не крестьянская усадьба, это фабрика. Шум от моторов тракторов, молотилок и плугов разносится по русской земле до горизонта. Чем глубже мы проникали на украинские равнины, тем чаще мы находили в колхозах каждой деревни сотни поставленных в ряд сельскохозяйственных машин, которые русские оставили во время своего отступления, не испортив их. Они взяли с собой только трактора и забрали пригодных для ношения оружия сельскохозяйственных рабочих.