Волгины
Шрифт:
— Мама, ты знаешь, в наш госпиталь привезли этого самого Волгина, — сказала Валя. — Героя Советского Союза…
— Да, да… Ну и что же? — безучастно спросила Юлия Сергеевна и тут же добавила, оглядывая чемоданы: — В самом деле, куда я возьму бормашину?
Валя с сожалением взглянула на мать. Через час в институте начинались занятия. Она решила сначала сходить туда, хотя знала, что не сможет высидеть в аудитории ни одной минуты, что никакие лекции теперь не пойдут ей в голову.
Она вышла из дому и у подъезда
С братом она не виделась много дней и теперь обрадовалась ему. Он заметно похудел, будто стал ниже ростом, от его самоуверенности не осталось и следа. На утомленном лице темнели пыльные пятна, на левом боку висел противогаз. С того дня, как Таня уехала на фронт, он редко показывался дома, все время бывая в командировках.
Валя подозревала, что этим он глушил свою тоску по Тане и, казалось, нарочно бежал из опротивевшего ему города. Сейчас Вале хотелось сказать брату что-нибудь утешительное, поделиться своими мыслями и чувствами. Она тут же рассказала ему о Викторе, но говорила о нем так, будто все, что с ним произошло, не особенно волновало ее.
— Ты представляешь себе, — он таранил самолет, был ранен, ему присвоили звание Героя, и вот теперь он у нас в госпитале.
Вале захотелось рассказать, как она работала в приемнике, что пережила, когда увидела Виктора, но, заметив безучастное выражение на лице брата, сдержалась.
— Ты куда? — спросил ее Юрий, рассеянно слушая. Судьба Виктора, казалось, совсем не интересовала его.
— В институт.
— Я провожу тебя. Мать, наверно, укладывается?
— Она совсем упала духом — мечется, хочет взять все, — грустно сказала Валя, — даже бормашину.
— И бормашину? — Юрий усмехнулся. — Не думает ли она, что ей подадут отдельный состав? А мне вот придется до последнего оставаться в городе. Начальник у нас такой горячий, что если узнает, что кто-нибудь уехал без разрешения, сейчас же под арест и в трибунал. Чрезвычайное положение. Три дня работали на узле под бомбежкой, ночей не спали, пути чинили. Только восстановим, а немцы налетят, все расковыряют — и начинай опять с начала.
Они пошли вдоль улицы, залитой жидким золотом осеннего солнца. Еще зеленая, сбитая с деревьев крепким заморозком листва грустно шелестела под ногами. Юрий закурил и, поминутно затягиваясь и кусая папиросу, спросил:
— С Татьяной переписываешься?
— Два письма написала — не отвечает. А ты?
Юрий поморщился.
— Мы с ней порвали, ты же знаешь. Она приняла меня за кого-то другого.
Юрий резким движением откинул на спину противогаз.
— Ей, видимо, очень хотелось, чтобы я сыграл героя. Надел доспехи, стал рыцарем. Старо!
Валя задумчиво морщила лоб, сдвигала брови. Утомленное лицо Юрия было бледным, уголки губ брюзгливо опустились.
— Ты очень обижен, я вижу, — сказала Валя.
— Я обижен? Ничуть, — презрительно скривил губы Юрий. — Обижаться на своенравную девчонку? И хорошо, что мы расстались. — Юрий насмешливо покосился на сестру. — Вот у тебя, я вижу, тоже не особенно клеится с Горбовым. Странный тип. Он даже на интересную девушку смотрит через свой микроскоп.
Валя засмеялась, но смех у нее получился горький, невеселый.
Институт готовился к эвакуации, аудитории были безлюдны. В актовом зале и коридорах бродили, взволнованно обсуждая события, студенты. Из институтской библиотеки выносили ящики с книгами, грузили на подводы. Студенты упаковывали имущество лаборатории, всюду на полу валялись вороха каких-то бумаг, хрустели под ногами разбитые колбы, бутыли. Высокие окна, с которых сняли шторы, казались огромными, как проломы в стенах.
К Вале подбежала Вика Добровольская, торопливо сказала:
— Иди скорее к замдиректора. Надо зарегистрироваться на эвакуацию.
Валя пошла к заместителю.
— Вы уезжаете с ними, — сказал заместитель, мужчина со строгим лицом и небрежно спущенными на лоб волосами. — Завтра должны быть здесь ровно в шесть утра.
Валя еще ничего не решила, но, вспомнив о госпитале, о Викторе, сказала:
— Я уеду… — она запнулась, — с госпиталем, вместе с родителями.
— А как же с окончанием курса?
Валя смутилась: действительно, как же быть с курсом?
— Я посоветуюсь… Я еще не решила…
— Плохо, что вы еще не решили, — сказал заместитель директора, недружелюбно оглядывая дымчато-серый костюм Вали с высокими плечиками, ее стройные открытые до колен ноги в изящных туфлях. — Вы — что? Не намерены продолжать учебу? Имейте в виду, мы можем исключить вас из института. В таком случае мы передаем броню в военкомат.
— Ну и что же? Пожалуйста, передавайте! — вырвалось у Вали, но она тут же испуганно вскинула ресницы. — Василий Георгиевич, я дам вам ответ сегодня… Я приду завтра, — окончательно запуталась Валя.
— Хорошо. Я уже внес вас в список, — сухо сказал заместитель. — Вы обязаны явиться завтра ровно в шесть.
Валя вышла из кабинета в большом смятении. Очень больно было расставаться с институтом. Ведь осталось закончить последний курс. Но куда она поедет без матери и отца? Без них, как ей казалось, она не могла прожить и одного часа.
И куда эвакуируется госпиталь? И как можно уехать завтра? Ведь это значит, что она больше не увидит Виктора? Мысли ее путались.
Вечером она пошла в госпиталь. У койки Виктора сидела Александра Михайловна и поила его чаем. Глаза ее с припухшими веками светились, умиленно смотрели на сына. Она, казалось, ловила каждую тень на заметно посвежевшем лице сына и старалась угадать каждое его желание.