Волхв-самозванец
Шрифт:
— Прикольно, — только и сказала она.
С одеянием Данилы тоже произошли изменения, не столь кардинальные, но тем не менее… Стоит передо мной здоровяк в обрезанном по пояс плаще и в лихих казацких шароварах. Ну нет в этом времени спортивных костюмов…
— Так идти к царю нельзя… — решил я.
— Ну почему же? — осматривая свой новый наряд, произнесла Ната. — По мне — так очень даже ничего…
Отворив крышку моего одежного сундука, мы принялись выуживать оттуда рубахи и штаны. Ната лишь носик сморщила.
— Оно же все колючее…
— А что делать?
Данила выбрал себе самую
— Ладно, осознал, раскаялся, — сказал я, признавая свое упущение. — Останешься здесь, а мы к царю, потом постараемся что-нибудь тебе прикупить. А пока, вон, в простыню завернись…
— Вот так всегда.
— Что поделаешь — такова ваша женская доля.
Часть VI
КТО ИЩЕТ, ТОТ ВСЕГДА НАЙДЕТ
ГЛАВА 34
УНЕСЕННЫЙ ВЕТРОМ ИЗ-ЗА СОБСТВЕННОЙ ГЛУПОСТИ
Оставь одежду — всяк сюда входящий.
Огромное море бушующей магмы жадными языками пламени тянется к раскаленному небу, на алой, до боли яркой палитре которого мерцает пара глаз. Загадочно раскосых, с сияющими в непроницаемой черноте зрачков багровыми искорками. Они с холодной заинтересованностью изучают бескрайние просторы колышущейся багровой лавы и затерянный среди этой потрясающей бесконечности крохотный островок твердой земли. Аспидно-черная плита непонятного происхождения шириной не более десятка метров и вдвое больше длиной.
Пылающие небеса пронзает белый луч света и, отразившись от гладкой поверхности плиты, на черной поверхности которой тают даже отблески пламени, исчезает в небытии. А на месте соприкосновения тьмы и света появляется крохотная фигурка человека. Он испуганно озирается и в недоумении поднимает глаза вверх. Их взоры встречаются, и в глазах на небе впервые появляется оттенок каких-либо чувств… Растерянность. И это беспомощное существо должно защищать вселенское добро? И против кого?
Бушующая магма вздыбливается, и из ее недр поднимается волна, которая со страшной скоростью устремляется на крохотный черный прямоугольник, на котором застыла точка — человек. Скорость несущейся волны уступает лишь скорости ее роста. Она достигает небес, глаза слегка щурятся, словно в попытке защититься.
Тонны магмы обрушиваются на черную поверхность, накрыв испуганного человека с головой.
Яркая вспышка… нечеловеческий крик…
Пушистые ресницы дрожат, отчего небеса покрываются мелкой рябью, словно поверхность пруда от утреннего ветерка.
На черной поверхности остаются человек и некто, закутанный с головы до ног во все черное.
Теперь уж глаза на небе совсем растерялись. Они недоуменно перескакивают с одной фигурки на другую. Что здесь происходит? А как же вечная борьба добра и зла?
Но нет дела маленьким человечкам на вечном поле битвы до космического масштаба предстоящего действа. Они слаженно обнажают мечи и движутся один к другому с твердым намерением решить затянувшийся поединок. Сейчас и здесь…
Мощный толчок сотрясает Вселенную. Море смешивается с небесами, глаза тают, фигурки исчезают, и вот… шар для гадания, подпрыгивая, скатывается к краю стола. Я чудом успеваю подхватить его, не дав разбиться, но второй, более сильный толчок выбивает из-под меня стул, и я лечу под стол. Из-за резкого выхода из транса в глазах плывет разноцветный хоровод огней.
Рядом вверх тормашками падает Баба Яга, не забыв помянуть чью-то матерь по имени-отчеству. Ее костяной протез чувствительно бьет меня под ребра, вышибая дух.
А свихнувшаяся избушка продолжает выделывать коленца. Она то подпрыгивает, то приседает, то прытью мчится куда-то, то столбом замирает на месте.
Мы с Бабой Ягой катаемся по полу, налетаем на движущуюся мебель и стены и яростно взываем к рассудку свихнувшейся избушки.
Результат нулевой.
При очередном скачке хозяйка избушки вылетает в раскрывшуюся дверь и, пронзительно ругаясь, летит с крыльца, потеряв отвязавшийся протез. Последний отлетает мне в лоб, а затем в угол, где со звоном врезается в самовар.
И тут скачки прекращаются, сменившись мелкой дрожью.
Потирая ушибы, на дрожащих ногах выхожу на крыльцо.
Свернутый набок череп скалится мне в лицо, но молчит. Зато Баба Яга — Костяная Нога не собирается, по всей видимости, замолкать в ближайшее время. Ее выражения, наполненные метафорами, аллегориями и гиперболами, достойные быть занесенными в скрижали народной мудрости, хлещут почувствительнее иного урагана.
Не завидую я тому, кто умудрился вызвать на себя праведный гнев Бабы Яги… хотя вообще-то она очень милая старушка…
Держась за дверной косяк, задираю голову к небу и медленно опускаюсь на крыльцо.
Сквозь густые заросли терновника, в которые забилась избушка на курьих ножках, окружающая действительность просматривается выборочно — фрагментами, кроме того места, где, потирая ушибленный зад и потрясая кулаком, состязается сама с собой в изощренной словесности Яга. Мечущаяся избушка протоптала сквозь заросли просеку, да такую, что хоть сейчас начинай засыпать гравием и заливать асфальтом — отличная трасса для гонок получится…
Чуть правее и выше, задевая килем за верхушку огромного дуба и хлопая обвислыми парусами, сквозь огромные прорехи в которых видно голубое небо, мерно покачивается корабль. Самый обычный: крутые бока, бюст пятого размера неизвестной античной героини на корме, наиболее выпирающая часть которого вырезана с поражающим воображение натурализмом, две мачты — посередине высокая, с бочкой на самой макушке, где обычно несет вахту впередсмотрящий, а та, что спереди, — поменьше.
Видеть такие корабли мне уже доводилось. И не раз. Время от времени, при высокой воде, купцы отваживались проходить до самого Царьграда, дабы не везти товар посуху — так и дорожный налог меньше, и возможность уберечь товар от грабителей и прочих лиходеев выше. Но те корабли вели себя как предписано законами природы, а этот? Форменное безобразие! Вместо того чтобы, как положено всякому порядочному судну, плыть по воде, он преспокойненько парит в небесах.