Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»
Шрифт:
— Полагаю, нет смысла спрашивать, как вы узнали?
— Никакого.
— Руби не могла продать меня.
Берден мгновение колебался. Руби сказала, что он становится похожим на Вексфорда, и это звучало для него как комплимент. Может быть, не только жесткости старшего инспектора он мог бы поучиться. Он с негодованием воззрился на Обезьяну:
— Руби? Я удивляюсь на тебя.
— Нет, я и не подумал на нее. Забудьте мои слова. Она не то, что эта старая вошь Нобби Кларк. Вот он собственную бабушку продаст за понюшку табаку.
Смирившись, Обезьяна неторопливо зажег
Фары Дрейтон выключил. Он поставил машину на прогалине в плотном строю высоких темных елей и сосен, из которых хорошо делать корабельные мачты и флагштоки. Стволы деревьев казались серыми, даже их правильные очертания становились неразличимыми в нескольких шагах от опушки. А дальше не было ни ночи, ни дня — только темный лабиринт.
Дрейтон держал девушку в объятиях и чувствовал, как стучит ее сердце. Этот стук был в лесу единственным звуком. Их поцелуй был слеп и бесконечен, и Дрейтону казалось, что уже наступила ночь. Открыв глаза, он с удивлением увидел, что все еще сумерки.
— Пройдемся, — сказал он, беря ее за руки. Теперь им было хорошо. Все получилось замечательно. Однако вместо торжества он чувствовал ранее не знакомый ему смутный страх. Страх этот не имел ничего общего с боязнью физического или психологического срыва — нет, это был страх или предчувствие чего-то, что нарушит привычную жизнь и, возможно, разрушит его самого. До сих пор любовные приключения Дрейтона были мимолетными, иногда веселыми, всегда легкими. Чувства, которые он испытывал к женщинам, на которых держался его интерес к ним, нисколько не напоминали ощущений, пережитых им только что, ни по силе, ни по пряности. Дрейтона захватило, закружило нечто новое и пугающее. Пожалуй, такое случилось с ним в первый раз, и ничто в его прежней жизни не подготовило его к этому первому разу.
— Как в другой стране, — сказала она.
Так оно и было. Земля, не нанесенная на карты, чужая, с языком, не поддающимся переводу. Он задохнулся от мысли, что Линда чувствовала то же, что и он, одинаково, словно меж ними установилась телепатическая связь. Но, посмотрев на девушку и проследив ее взгляд, он с внезапным ощущением потери понял, что она глядит вверх, на кроны деревьев, и говорит про лес, а не про состояние души.
— Ты бывала в других странах?
— Нет, — ответила она, — но мне кажется, что я в другой стране. Вчера вечером тоже так казалось. Одна с тобой между высокими стенами. Ты тоже об этом думал, когда повез меня сюда? — Они шли вверх по дорожке, аккуратно и точно вырезанной в склоне холма и похожей на разрез или защитную рану в плотной черной плоти. — Думал об этом?
— Возможно.
— Ты хорошо рассчитал. — Несмотря на крутизну подъема, дышала она легко. Немного впереди и слева от них между деревьями петляла узенькая тропинка.
— Здесь нет ни одного окна, правда? — Больше всего на свете, даже больше, чем обладать ею, он сейчас хотел увидеть, как она улыбается, не разжимая губ, как поднимаются кверху уголки ее рта. С той минуты, как они зашли в лес, Линда не улыбнулась ни разу, а именно ее загадочная улыбка составляла суть, самую сердцевину ее притягательности, ее власти над ним. Он мог поцеловать ее, мог достичь цели, ради которой эта поездка и была затеяна, но без этой улыбки он лишился бы аромата, благоухания, половины удовольствия. Или же был бы спасен…
— Ни одного окна… Никто не подсматривает за тобой, не мешает тебе, — в тон Дрейтону откликнулась Линда и добавила еле слышно, повернувшись к нему, так что тела их соприкоснулись и он очень близко увидел ее глаза: — Я так устала от подстерегающих глаз, Марк.
Маленький оранжевый квадрат проема в стене, непрерывно звонящий колокольчик, раздраженно зовущий голос…
— Ты со мной, — сказал он, — а за мной никто не следит.
Обычно он ни о чем не просил женщин прямо, но близость Линды лишила его привычной сдержанности.
— Улыбнись мне, — прошептал он. Ее руки легли к нему на плечи, он не ощутил в них твердости или страсти, — но само их прикосновение обольщало его. Глаза ее были совершенно пусты, призыв исходил только от дрожащих, полузакрытых, отяжелевших век. — Улыбнись…
Внезапно он был вознагражден в полной мере. Он ощутил абсолютную безотлагательность того, что должно было свершиться, медленно привлек девушку к себе, жадно впитывая ее улыбку, в которой сосредоточилось его желание, и приблизил свои губы к ее улыбающимся губам.
— Не здесь, — прошептала она. — Тут слишком светло.
Ее реакция была сильной, но не мгновенной. Произнесенные ею несколько слов коснулись его губ, проникли в тело, подобно вину, и наполнили огнем.
Уходившая в лес дорожка звала его, и, прижав Линду к груди так, что ноги ее едва касались земли, он увлек ее в тень высоких деревьев. Над их головами шелестели ветви, и казалось, что где-то вдалеке воркуют голуби. Он снял пальто и бросил его на песок. Затем услышал, как она прошептала что-то, — он не разобрал слов, но понял, что ждать и колебаться больше нельзя. Ее руки заставили его лечь рядом с нею.
Тьма была почти непроницаемой, и Линда нуждалась в этой надежной все скрывающей тьме, по-видимому, так же сильно, как Дрейтон нуждался в улыбке Линды. Кокетство, застенчивая молчаливость уступили место лихорадочному нетерпению. Дрейтон понял, что в ее поведении нет ни капли лжи или притворства, когда почувствовал на своем лице ее ставшие сильными и решительными руки. Он поцеловал ее шею и грудь, и она ответила ему протяжным вздохом наслаждения. Они утонули во мраке, как в теплой глубокой реке. Это называют маленькой смертью, подумал Дрейтон, а затем способность думать оставила его.
10
Едва Берден постучал, как дверь открылась. Яркий солнечный луч упал на черный, в желто-лиловую крапинку передник и хитрое красное лицо.
— Снова на посту, — сказала миссис Пенистен.
Берден моргнул. Он не понял, относились ли эти слова к нему или к самой миссис Пенистен. Пронзительно засмеявшись, она пояснила:
— Я увидела объявление мистера Марголиса, пожалела его и вернулась в его дом, пока не отыщется она. — Подавшись к Бердену с метлой в руке, торчавшей наподобие пики, миссис Пенистен доверительно прошептала: