Волк в ее голове. Часть III
Шрифт:
Грунтовку сменяет асфальт с полустёртой, призрачной разметкой, с трещинами, которые заросли травой. На обочине проступает силуэт проржавелого вагона для перевозки животных: решётки, прутья, балки – один остов. Безжизненный скелет безжизненного объекта.
– Чел…
Я бросаю взгляд на Диану: на её бледном лице, под носом, выделяется тёмная полоса. До меня не сразу доходит, что это кровь: волочится густым ручейком по губам, набухает на подбородке, прыгает под ноги.
– Физиономию свою вытри, – раздражённо говорю я.
Диана моргает, потом прыскает. Поначалу она смеётся тихо, но затем хохочет во всё горло: сгибается пополам, роняет бурые капли на асфальт. Я растерянно отступаю.
– Тебе весело?
– В-видел бы себя! – гнусаво, сквозь приступы смеха говорит Диана. – Причесон такой!
Я смущённо накидываю на голову капюшон олимпийки, вытаскиваю из кармана платок и беру Диану за липкий, в крови, подбородок.
– Выпрямись.
От моего прикосновения смех выходит из неё, как воздух из сдувающегося шарика, черные глаза серьёзнеют.
Грубыми движениями я вытираю тёмные потеки – будто чем сильнее давишь, тем быстрее Диана поймёт, что натворила.
– Запрокинь голову и приложи.
Она поднимает нос вверх, одной рукой зажимает сумку под мышкой и прикладывает платок к ноздрям, другой – на ощупь достаёт из кармана сигареты.
– Опять? – Я чудом сдерживаюсь, чтобы не выхватить пачку и не швырнуть в лес.
Диана смотрит молча, без выражения, как языческий истукан. Это нещадно бесит.
– Он умереть может, – напоминаю я. – Нас могут посадить. У тебя диабет; кровь из носа хлещет, как из брандспойта. А тебе… покурить?
– Угу, – мычит Диана и противно хлюпает носом.
– А потом снова кого-нибудь изобьёшь?
В глазах Дианы ничего не отражается, но в чистом голосе проступает хрипотца:
– Я хочу дунуть. Укуриться. В три пизды. В тряпки. Чтобы глаза из ушей повылезали, чтобы на хер не помнить, как меня зовут, чтобы…
– Прекрати материться.
– Сказал гимназист с невъебенно уродливой заплаткой на штанах и ста пятьюдесятью пропущенными от классного руководителя.
От стыда я на миг теряю дар речи. Лицо Дианы делается упрямое-упрямое: между бровей разверзается пропасть-морщинка, губы сжимаются в бледные ниточки.
Я нарочито машу рукой и отворачиваюсь.
– Делай че хочешь.
Диана шуршит карманами, чиркает зажигалкой. До меня доходит сигаретный дым – горчит в носу, щиплет глаза.
– Последняя сигарета. Потом…
– Мне фиолетово.
Я в раздражении достаю телефон, и сердце замирает.
|| Tele2
Две палочки.
||| Tele2
Три палочки!
С трудом, еле попадая по сенсорным цифрам, я тычу в «03», жму вызов, и…
ПРОИЗОШЛА НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА
НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА
В груди разливается холодок. Я закрываю окно сообщения, снова давлю на «03», на зелёную иконку звонка.
ПРОИЗОШЛА НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА
НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА
Мысли заволакивает невидимым туманом. Я мотаю головой и сосредотачиваюсь.
В углу экрана горят те же три палочки. Значит, проблема в номере. По городскому скорая – «03». По мобильному тогда… 33? 031? 003?
Две цифры? Три?
Добавить «0»? Добавить «1»? «3»? «*»?
С минуту я туплю над экраном, затем вбиваю «003».
– Неправильно набран номер, – сообщает женский голос. – Пожалуйста, уточните номер и перезвоните.
– Чего там? – спрашивает Диана.
Я молча, с ослиным упорством набираю «030» и прикладываю холодный мобильник к уху.
Существует в округе хоть один тёплый предмет?
– … изменён, – нечётко, с середины звучит запись. – Пожалуйста, наберите «103».
– Спасибо! Век не забуду!
Мои пальцы послушно нажимают «1», «0» и «3». Вызов.
– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый диспетчерский центр скорой и неотложной медицинской помощи города Северо-Стрелецка, пожалуйста, не кладите трубку, мы обязательно Вам ответим.
Играет классическая музыка.
Мелодия тянется и тянется – из уха в ухо, через извилины, скрипичной струной через пустоту. Ветер дует и дует.
Я сбрасываю вызов и снова набираю «103».
– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый…
Запись обрывается. Нарастает гудок и эхом отдаётся в черепе. Затихает.
Внутри меня всё натягивается от страха.
– Скорая слушает, – отвечает женский голос. К моему облегчению, звучит он живо, с хрипотцой и бархатцем. – Что у вас случилось?
– Сорян… м-м, не знаете, где интернат недостроенный?
– Где что? Говорите громче.
– Недостроенный интернат!
Молчание.
– Для детей-инвалидов! На Приморке!
Тишина.
Я в отчаянии смотрю на треснутый экран. Он чёрен и, когда я нажимаю включение, показывает картинку дохлой батарейки. Деления её пусты, вместо глаз сереют крестики.
– Блин. Блин! – меня разбирает истерический смех. – БЛИН!
Страшный гул вновь поднимается в соснах и разбегается по верхушкам. Узловатые ветви шатаются от ветра, на голову сыпется труха, мягкие иголки. Я едва не швыряю телефон на асфальт, но в последний момент останавливаю руку и позволяю ей безвольно опуститься.
– Чел?.. – раздаётся голос Дианы за спиной; её гавнодавы скрипят по асфальту.
Я сердито отшатываюсь, когда она робко, тепло касается моей спины, и шиплю: «Не т-трогай!»