Волк. Молодость.
Шрифт:
Снова слитное движение, отточенное сотнями упражнений. Металлический лязг. Фиорийский штык — страшное оружие в умелых рядах. Стальное лезвие в полметра длиной, прямое, с тремя гранями. Раны после такого не заживают…
— В атаку!
Грохает большой барабан, и по его сигналу солдаты делают первый шаг. Второй, третий…
— Огонь!
Бухает слитный залп. Те из лучников, кто пытался что-то предпринять, летят на землю. Но куда страшнее монотонное, неумолимое движение плотных рядов, ощетинившихся штыками… Кто-то пытается сбить коробку строя, выставить копья — смысл этого мне не понятен. Бойцы, на ходу перезарядив своё оружие, вскидывают винтовки к плечу, и… тяжёлая
…Вечер. Горят костры. Бойцы с аппетитом ужинают. Словно и не было кровавой мясорубки днём. Впрочем, почему бы не радоваться? Они сделали точно так, как завещал великий русский полководец Кутузов: «Ваша задача — заставить как можно больше мерзавцев умереть за свою Родину» [2] . Вроде бы так. И завещание выполнено и перевыполнено. На поле насчитали почти семь тысяч мертвецов. В плену — пять сотен. Большинство из них — раненые. Сейчас пленники копают братскую могилу для своих павших. Сбежало, причём очень недалеко — около двухсот. И хотя бы здесь специалисты Льян оказались на высоте, догнав и вырубив всех рёсцев без всякой жалости. В наших трофеях — обоз, куча запасного оружия, впрочем, и собранного на поле боя хватает тоже, доспехи… Короче, столько добра, что даже не знаю, что с этим делать. Зато прекрасно это знает мой суперинтендант, младший лейтенант Рург Тарс. Молодой парень семнадцати лет от роду. Его подчинённые сейчас шерстят добычу полным ходом. И, как я вижу, он в этом деле действительно разбирается. И куда лучше меня. Так кто на что учился!
2
автор прекрасно знает, кому в реальности принадлежит эта фраза.
Я откладываю ложку в сторону. Ужин закончен, и сейчас мне предстоит неприятное занятие. Даже очень мерзкое. Допрос пленников. Естественно, что не простых солдат — они мало что могут знать, а командиров рёсцев, которых взяли в плен всей кучей. Вздохнув про себя, встаю, и сразу за мной двигаются охранники. Идём по лагерю, отходим в сторону, где разожжён большой костёр. Возле него четыре связанных тела. Думать о них, как о людях, я не хочу. Это — «языки», которые должны дать мне информацию. Появляется Льян. Хмурая и молчаливая. Усаживаюсь на обрубок бревна, хлопаю ладонью рядом.
— Присаживайся. Девочка.
Та удивлённо смотрит на меня, но послушно устраивается на обрубке. Машу рукой:
— Давайте первого.
Самого толстого и низкого вздёргивают на ноги, ставят передо мной на колени. Внимательно рассматриваю плоское лицо, редкую чёрную бородёнку:
— Имя?
Льян каркает незнакомое слово. Тот вздрагивает, потом выплёвывает нечто, от чего девушка краснеет, потом с маху бьёт рёсца по щеке. Я кладу ей руку на плечо:
— Спокойнее. Молчит?
— Ругается, тварь!
Делаю знак охране. Мгновенно передо мной кладут чурбак, на который притягивают руку пленника. Беру поданный мне молоток, повторяю:
— Имя?
Тот шипит сквозь зубы нечто непроизносимое, и по багровеющему виду Льян видно, что это нецензурно. Тюк!
— Ыыыыы!
Молоток плющит ноготь указательного пальца. Брызгают крошечные капельки крови. Повторяю:
— Имя.
Теперь можно понять. Захлёбываясь, тот торопливо выпаливает:
— Гырк…
Дальше меня не волнует.
— Сколько вас было?
Снова каркает девушка, переводя мой вопрос. Тот снова молчит. Тюк!
— Уууууууууу!!!
Замахиваюсь, но рёсец начинает тарахтеть, словно запись, пущенная по кругу. Льян внимательно слушает, время от времени донося до меня смысл его слов:
— Восемь тысяч воинов. Тысяча конных. Тысяча лучников. Три тысячи — тяжёлая пехота. Остальные — лёгкие воины. В обозе — два требучета…
— Достаточно, Льян. Спроси его, что слышно по поводу других подкреплений мятежникам?
Девушка тарахтит, а я многозначительно поигрываю молотком. Расширившиеся до состояния круглости узкие глазёнки полный таким ужасом, что тот выплёскивается через край. Ответное шипение-рычание, и «специалистка» переводит:
— Готовится большая армия. Он точно не знает, но вроде как даже обещают королевскую гвардию.
Это мне непонятно, и поэтому я переспрашиваю, на этот раз её:
— Что значит, королевская гвардия?
…Что-то девочка сбледнула с личика…
— Мамонты. Боевые мамонты империи.
— Мамонты?!
Переспрашиваю я её, и, дождавшись утвердительного кивка, начинаю смеяться:
— Боги! Да поскорей бы уж! Ха-ха-ха!
Льян с удивлением смотрит на меня, и глаза у неё тоже становятся круглыми от изумления. Наконец, успокаиваюсь:
— Ладно. Всё-всё. А раньше никого не будет? В смысле — противника?
Снова тарахтящее шипение рёсской речи, и я задумываюсь на тем, что попади я в империю, мне бы пришлось куда хуже: даже после единственной попытки произнести полностью имя этого Гырка, у меня зверски заболели связки и запершило в горле.
…- Вроде как должен подойти отряд пехоты. Но небольшой. Всего пять сотен. И это не рёсцы, а фиорийские бароны.
Киваю, что услышал. Ладно. Пора заканчивать.
— Уберите этого, ребята, пока в сторонку. Послушаем остальных…
Выводят другого. Худой, даже болезненно худой, можно сказать, и глаза злые, до безобразия.
— Имя?
Тюк! Молчит. Тюк! Тюк! Ах ты ж, сволочь!
— Поднять его и посадить на пень.
Солдаты переглядываются, но выполняют приказ.
— Льян, ты знаешь, чем отличается мужчина от женщины?
Неожиданно девчонка багровеет, но кивает в знак согласия. Протягиваю руку, разрезаю неприятно пахнущие штаны, высвобождая сморщенный стручок пленного между ног. Затем снова беру молоток:
— Не дойдёт через голову, дойдёт через ноги…
Тюк! Левая тестикула плющится. Непередаваемый звук, напоминающий сглатывание. Потом глаза пленника закатываются под лоб. Сержант смотрит на него, отворачивается:
— Перестарались, сьере капитан. Готов он.
— Думаешь? А вот если я ему добавлю по второму? Оживёт?