Волколак

Синякова Елена

Волки давно стали проблемой на голову всех сельчан.

Они не боялись людей, и для тех, кто жил на окраине деревни неподалеку от черного леса стали настоящим наказанием, перетаскав всю домашнюю животину.

Никто из мужчин не решался войти в черный лес, чтобы отследить стаю, а волки жили и плодились, становясь самым настоящим кланом.

Я часто слышала их вой ночами, от которого забиралась с головой под шкуры, плотно закрывая глаза.

Часто слышала рассказы охотников о том, настолько эти животные умны и хитры, и

как стоят друг за друга горой, что можно поучиться и людям.

Только никогда еще волки не заходили так глубоко в деревню.

И не стояли на пороге, вводя в такой ужас, что все в доме застыло, включая даже брата, который обернулся затравленно на дверь, и его взгляд заметался по дому в поисках того, чем можно защититься от зверюги.

Зверь рыкнул еще раз, словно приказывал открыть или давал последний шанс сделать это по собственной воле, когда мои ноги подкосились, и я опустилась на пол, слыша теперь, что он не один, и страшный вой со всех сторон буквально заложил уши.

Казалось, вся наша деревня в кольце, из которого никто не выберется живой.

Сколько же их там было?

Двадцать? Пятьдесят? Или несколько сотен?

– Чертовщина какая то!
– прошипел брат, откидывая от себя едва дышащую жену, и я быстро подползла к невестке, глотая слезы, и боясь прикоснуться к ее горлу, на котором уже сейчас проступили уродливые отметины от пальцев брата.

И все по моей вине.

– …он не даст тебе жизни, Марьяна, - прошептала она хрипло, - Беги, как только будет возможность, и никогда не возвращайся.

– Куда я убегу?
– всхлипнула я растерянно, дрожащими руками убирая спутанные волосы с ее измученного бледного лица, на котором были синяки от побоев и кровь, - У меня нет никого кроме вас и этого дома.

– Раз следы эти есть, то есть и тот, кто защитит, - прошептала она в ответ твердо, прикрывая устало ресницы, когда брат снова что-то закричал, переворачивая остатки грубо сколоченной мебели в поисках топора или ножей, затихая, потому что зверь никуда не уходил и снова взвыл за дверью.

Но когда этот жуткий, леденящий душу вой перешел в рычание, страшно стало даже брату.

Я отчетливо видела, как расширились его зрачки от паники, когда он отрывисто махнул нам рукой:

– Уйдите в самую дальнюю часть дома! Спрячьтесь и не высовывайтесь!...Я с вами позже разберусь!!

Мы все подпрыгнули, когда дверь неожиданно заскрипела и словно застонала от собственного хруста, ввалившись прямо в дом, и впуская клубом синего пара мороз с улицы, который тут же пробрался в каждый уголок, щупая своими костлявыми колючими пальцами под тонкой одеждой, что не могла согреть или спрятать от глаз обнаженное тело.

Только не от холода бросало в дрожь.

От вида волка, который стоял теперь на пороге настолько огромный, что его голова была в рост человека, хоть он и стоял на четырех лапах.

Весь черный, словно сама тьма и непроглядная ночь.

….только

глаза синие-синие.

– …так вот почему тебя Черным называют, - прошептала я едва слышно, зная, что он услышит меня, и рассматривая распахнутыми глазами того, кто пришел в новом обличии, показав себя, под хриплый испуганный шепот невестки за спиной:

– Волколак!

А я смотрела на него и теперь понимала, почему всегда его образ казался мне таким хищным.

И его острый нос, и заостренные кончики ушей, почти как у сказочных эльфов, и то, как он мог то рычать, то урчать, порой издавая звуки, которые простой человек не сможет повторить.

Но теперь все встало на свои места.

И его сила, и его нечеловеческие способности, и особенности облика, но самое главное – его необычные глаза и зрачки, но меня накрыло какой-то волной покоя.

Вот он! Мой колдун! Черный!

Смотрит своими синими глазами, рассматривая из волчьей черной морды, мех на которой уже был так знаком мне тем, что именно такой я перебирала пальцами на тяжелой теплой накидке, каждый раз, когда он приходил во сне или наяву.

Все в этом огромном нереальном звере было так дорого и уже мило моему сердцу, что его звериный облик не пугал, а порождал в душе хрупкую надежду на то, что все еще может быть хорошо, даже если брат отшатнулся назад, роняя топор, потому что никогда не верил ни в Чернокнижника, ни в опасности черного леса, встретившись вдруг нос к носу с угрозой самой страшной и смертоносной, что стояла на пороге, рассматривая нас своими совсем не звериными глазами.

Но теперь, вглядываясь в эти глаза, я понимала, что пощады не будет.

Он бы никогда не вышел из леса в этом обличии, если бы не услышал моих криков, не почувствовал мою боль на каждом участке тела, которое его руки и губы касались так любовно и горячо, и вот теперь кто-то посмел тронуть так болезненно и жестоко, тоже оставляя на мне свои следы.

И пусть эти следы были совершенно другими, ярость и ненависть в синих глазах горели адским пламенем, когда я продрогшей кожей ощущала взгляд, что скользил по мне, отмечая каждую свежую ссадину, каждый синяк и следы крови, которые выходили из полос, оставленных ногтями брата.

Остановившись на моей шее, где вероятней всего проступали следы от пальцев, зверь взвыл от невыносимой ярости, оскалившись и клацнув выпирающими острыми клыками, отчего даже я содрогнулась, хоть и не боялась его.

Где-то нутром я чувствовала, что он понимает меня и все, что происходит, не потеряв человеческого сознания, но сейчас уже была не уверена, что смогу остановить его, когда широкие мохнатые лапы встали на порог, а невестка за мной упала на колени и принялась молиться, то новому богу, которому мы не верили, то старым богам, что своей силой и властью смогли сделать подобное создание, не знающее пощады и приносящее лишь мучительную смерть.