Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Государь быстро вернулся в трапезную, где слуги уже расставили на столе напитки и закуски: блюда с мелкой жареной птицей, зайцев, жаренных на сковородках, с пареной репой, икру разных видов и большой подовой пирог с печенкой к горячим штям, изготовленный нарочито по вкусу Анны Васильевны.
Перекрестившись, Иван Васильевич сел на свое место. Весело подняв кубок, он сказал:
– За твое здоровье, Аннушка!..
Все чокнулись, а княжич Юрий, вспомнив, что сегодня у матери его, Софьи Фоминичны, за обедом будет любимое его кушанье – баклава, неуверенно обратился к отцу:
– Батюшка, яз пойду днесь обедать к матери? Там баклава будет.
Все засмеялись,
– Эх ты! Уж в воеводах ходишь, а на баклаву, яко малое дите, льстишься.
– А мне с Юрьюшкой можно идти? – робко спросил Митя.
– Нет, – сдвинув брови, молвил Иван Васильевич. – Яз утре прикажу поварам для тобя к обеду тоже баклаву изготовить.
Все опять рассмеялись. В дверях появился Саввушка. Не успел он слово вымолвить, как государь торопливо сказал ему вполголоса:
– Скажи боярину, пождет пусть, а лучше того, ежели он днесь к ужину ко мне придет. Скажи, гостья-де у меня – дорогая и любезная сестра моя Анна Васильна… А к ужину ждать буду его в своем покое.
Ивану Васильевичу, как и раньше в таких случаях, захотелось оттянуть время от решений грозных дел…
Анна Васильевна устала с дороги, и ужин был подан раньше, чем обычно, на вечерней заре.
Встав из-за стола, государь пожелал сестре доброй ночи и добавил:
– А о том, Аннушка, как тобя от литовских обид охранить, утре с тобой Федор Василич подробно побаит, а после обеда мы обо всем втроем подумаем и все, что решим, скрепим с тобой новым договором. Сей же часец мне надобно у собя в покоях о важном срочном деле подумать. Утре-то пришлю за тобой Федора Василича.
Великая княгиня Елена Стефановна повела Анну Васильевну на свою половину, в особую опочивальню, нарочито для нее приготовленную. Иван же Васильевич, вновь простившись с сестрой и снохой, пошел на свою половину. Войдя к себе в покой, где Саввушка уже зажег свечи и масляный светильник, государь, не видя боярина Товаркова, нахмурил брови и резко спросил:
– Сказывал ты боярину, что яз к ужину его ждать буду? А яз вот поужинал, а его все нет.
Саввушка оробел и растерялся, но, быстро оправившись, сказал:
– Боярин-то сей часец будет. Ведь ужин-то ныне ранее был.
Государь усмехнулся:
– Верно. Ныне намного ранее ужинали. Иди, Саввушка, а прибудет боярин, веди его сюды и к нам никого не пущай.
Оставшись один, Иван Васильевич подошел к окну и широко открытыми, неподвижными глазами стал смотреть на багровую полосу угасающей зари.
– «Довлеет дневи злоба его», – прошептал он, вспоминая слова Священного Писания.
И было ему тяжко и казалось, будто какие-то толстые каменные стены наглухо окружили его в темноте, а сердце ноет и замирает. Он думал о тяготах служения государству, и мнилось ему, что-то огромное и властное душит его, угнетает все его мысли и чувства.
– Сие и есть государство, – прошептал он. – Будто сон грозный. – Он сжал свои руки и вполголоса хрипло проговорил: – Когда же яз сослужу тобе всю свою службу и с радостью возопию: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко!»?!
Саввушка тихо отворил дверь и впустил боярина Товаркова. Иван Васильевич вздрогнул, но, взглянув на Ивана Федоровича, холодно спросил:
– Исполнил?
– Все наши решения записаны тут, – показал Товарков, кладя на стол грамоту, – а в сем свитке – все, что разведано при розыске.
– Свитка читать не буду. Про розыск мне все ведомо, а что тайным судом приговорено, прочти по грамоте.
– «Обыскав всех крамольников, – прочел Товарков, – тайный суд государя всея Руси Ивана Васильевича изведал, что введенный дьяк Большого
164
Хруль-Палецкий – двоюродный брат Семена Ивановича Ряполовского и Василия Васильевича Рамадановского.
Тайный суд государев решил шестерых из думы Василья Ивановича казнить смертной казнью на реке Москве пониже мосту: Афанасию Яропкину-Клепикову руки и ноги отсечь, а после голову ссечь. Боярку Рунову руки отсечь, а после ссечь голову. Прочим четырем: Гусеву, князю Палецкому, Щавье-Скрябину и Стромилову – головы ссечь, а иных виновных из детей боярских в тюрьмы вметать».
– Оставь у меня сию грамоту, – сказал государь.
– Доложу тобе еще нечто новое, – продолжал Товарков, – стража моя схватила двух баб лихих, которые пришли к княгине с зельем после того, как к ней была уже приставлена стража. Обыскав и допросив тех баб, узнал яз, что пришли они по зову Софьи Фоминичны…
– Лихих баб днесь ночью утопи ниже мосту, а тех, на кого сии бабы на розыске указывали, схвати и тоже обыщи и допроси, а после мне доложи. Пойманных же передай на решение тайному суду дополнительно к прежним… Ну, иди с Богом, Иван Федорыч…
На другой день, как только стало светать, Елена Стефановна вошла в свою трапезную, где служанки собирали уже стол к раннему завтраку. Приказав дворецкому подавать яства тотчас же, как придет великая княгиня Анна Васильевна, она подозвала к себе Глашу, старшую служанку, и сказала:
– Дойди в опочивальню к великой княгине Анне Васильне и, ежели она спит, не буди, пусть добре отдохнет, а ежели проснулась, помоги умыться, оболочиться и проведи ее сюды. Яз же пока сяду за пяльцы и буду шить пелену для нашего собора Благовещенья, которую начала уже вчера.
Когда в трапезную вошла Анна Васильевна, Елена Стефановна почтительно поздоровалась с теткой и усадила на самое почетное место. Анна Васильевна, наблюдая, какие подают кушанья, улыбнулась и спросила племянницу:
– Откуда ты, Оленушка, вызнала все, что яз люблю, и все вот собрала к завтраку?