Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
После этой речи государя митрополит повелел Димитрию воссесть на престол, благословил его и провозгласил:
– Господи Боже наш, царь царствующим! Как Ты помазал на царство царя Давида, так аз помазую на царство елеем радости Димитрия. Соблюди его, Господи, в непорочной православной вере, хранителем велений Твоих и святой Соборной церкви, и ныне и присно и во веки веков!..
– Аминь! – пропел соборный хор.
Два архимандрита поднесли митрополиту бармы, которые он передал государю, а тот возложил их на плечи внука. Потом
Из алтаря вышли дьяконы и провозгласили многолетие государю Ивану Васильевичу, а потом великому князю Димитрию Ивановичу.
Когда пропели многолетие, митрополит и весь священный собор с ним вместе земно поклонились обоим государям. Затем митрополит, обратясь к Ивану Васильевичу, торжественно поздравил его, сказав:
– Божьей милостью здравствуй на многие лета, православный царю Иоанне, великий князь всея Руси и самодержец!
Дьяконы снова вышли на амвон и пропели многолетие.
Затем митрополит обратился к Димитрию Ивановичу и сказал:
– Божьей милостью здравствуй на многие лета, господине, князь великий Димитрий Иванович, со своим государем и дедом, великим князем Иваном Василичем, самодержцем всея Руси!
Дьяконы опять пропели многолетие, а все дети Ивана Васильевича поклонились и поздравили обоих государей. За ними вслед, проходя мимо государей, кланялись и поздравляли бояре и весь народ, молившийся в храме.
По окончании поздравлений митрополит обратился с поучением к Димитрию Ивановичу, закончив его так:
– Сыне мой и господине, князь великий Димитрий! Имей послушание к своему государю и деду и имей попечение о всем православном христианстве, а мы тобя благословляем!
После митрополита сурово и твердо молвил внуку сам государь:
– Внук Димитрий! Яз пожаловал тобя и благословил великим княжением, и ты люби правду и суд правый, храни и защищай всех православных христиан!.. Прими от меня дары сии, из рода в род переходящие.
Государь Иван Васильевич брал драгоценности из рук казначея своего Ховрина и, передавая внуку, называл их:
– Се золотой наперсный крест с золотой цепью, парамшинский, который завещал мне родитель мой, великий князь московский Василий Василич… Сей пояс золотой с самоцветами и сия коробка сердоличная для великокняжеской печати тоже мне завещаны были родителем моим.
Государь благословил внука и поцеловал в лоб. Началась литургия. Служил сам митрополит Симон. По окончании обедни Димитрий Иванович в шапке Мономаха и в бармах пошел к выходу в сопровождении государевой семьи и всех бояр. В дверях князь Юрий Иванович осыпал Димитрия золотыми и серебряными деньгами.
Государь Иван Васильевич остался в храме один. Медленно, задумавшись, взошел он на амвон, подошел к царским вратам и, приложившись к иконе Христа, так же медленно вышел из церкви,
Густыми сыроватыми хлопьями шел снег и налипал шапками на столбах заборов. Мальчишки – одни веселой гурьбой катали шары из снега и лепили уродливых баб, другие еще шумливее играли в снежки. Увидя великокняжескую колымагу, они заробели и смолкли. Сунув руку в карман и нащупав деньги, Иван Васильевич захватил горсть медяков и бросил на укатанную санями дорогу. Мальчишки со всех углов бросились на добычу и вступили в такую отчаянную драку, что Саввушка, стоявший на запятках колымаги, не вытерпел и крикнул:
– Вот я вас кнутом, чертенят!
Старик, шедший по дороге, опираясь на палку, оглянулся и спросил:
– Никак ты, Саввушка! Куды едешь-то?
– Да к тобе, Федор Василич. Государь к тобе жалует.
– Эй ты, кологрив! Что ж к черному двору едешь? Поезжай в объезд мимо вон той часовенки! – крикнул вознице Курицын.
Колымага остановилась. Соскочив с запяток, Саввушка отворил дверцы и отодвинул занавеску. Государь, увидя Курицына, воскликнул весело:
– Ба, Федор Василич! Бают, на ловца и зверь бежит. Яз к тобе, а ты мне навстречу. Что ж ты с больными ногами пешком ходишь?
– А мне до Успенья недалече проходными-то дворами, потому яз пеш ранее тобя поспел. Днесь оттепель. Будто весной пахнуло, и пешочком пройти приятно. Вот яз с палочкой и заковылял к собе домой.
– Не обессудь, Федор Василич. Яз к тобе обедать.
– Рад такой чести, государь! Ну, яз сяду с тобой. Твой кологрив заплутался: вместо красного крыльца повез тя на черный двор, с другой стороны в сей переулок заехал. – Дьяк испытующе взглянул на государя и спросил: – Что ж ты, государь, в такой день не со снохой и внуком обедаешь, а ко мне, старику, едешь? Опять нелады?
– Не разумеет она меня и высокоумничает, как и Патрикеевы. Будто сговорились.
Дьяк вздохнул и молвил:
– А может, и впрямь сговорились?
Государь не ответил, и они молча доехали до красного крыльца хором дьяка Курицына.
Обедал государь один на один со своим старым другом, отдельно от его семьи. Иван Васильевич был задумчив и вдруг проговорил:
– Митрополит ныне, венчая, ко времю сказал внуку, вернее, снохе моей: «Будь послушен деду!» Тяжко мне, Федя. Чую, не будет норовить мне внук-то…
– Да-а, государь! – мрачно промолвил Курицын. – Софья-то Фоминична умней твоей снохи. Да и свояк твой, господарь молдавский, мутит Елену Стефановну. Привык он государевы дела решать токмо силой да саблей, а не разумом.
– Феденька! Все мысли мои ведаешь ты.
Государь замолчал и опять задумался.
– А на Симона, государь, не очень-то полагайся, – продолжал Курицын. – Помни, что земли у него несколько тысяч сох. Наивеликий он у нас на Москве вотчинник. Не беднее Геннадия новгородского.