Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
При этих словах в покой вбежала младшая дочь Ивана Васильевича, Дунюшка, выкрикивая с плачем:
– Государь-батюшка, поспеши!.. Матерь наша отходит! [172]
Все растерянно встали со своих мест, а государь, побледнев, с трудом поднялся и снова сел, воскликнув в недоумении:
– Ишь, ноги-то совсем не идут!
Сын государя Василий Иванович и его зять – молодой князь Василий Холмский – подбежали к Ивану Васильевичу и, взяв его под руки, повели в покои к Софье Фоминичне…
172
Софья Палеолог скончалась 7 апреля 1503 года. (Прим. авт.)
Прошло
В начале тысяча пятьсот пятого года государь призвал сына, Василия Ивановича, и сказал:
– Сыне мой, чую яз, как силы мои уходят. Мы уже с тобой порешили о женитьбе твоей на русской девице, дабы на престоле русском была русская государыня и не могли бы чужеземные государи через жену твою руку к Руси тянуть, как было сие при матери твоей. Помни, Василий, наиглавные наши вороги, которые навек с нами непримиримы, – рымский папа да кесарь германский. Оба они хотят нас под свою руку взять, но по-разному: папу блазнит превратить нас в польский улус, яко Литву, и через польского короля получать с нас дани-выходы и ратную силу, а кесарь германский хочет то же самое изделать с нами, токмо не через Польшу, а через немецких ливонских лыцарей. Сие все едино, ибо то из государств, которое будет стоять на месте Москвы и объединит под рукой своей все земли славянские, будет самым сильным государством во всем мире. Яз мыслю, мы, государи всея Руси, сумеем воссоединить все славянские земли вокруг Москвы скорее и крепче, нежели чужеземные государи смогут воссоединить сии же земли вокруг Рыма или вокруг священной германской кесарии. Еще об одном, кстати, скажу тобе: Казань и Цистрахан, когда будут тобой покорены, не зори их до конца, воевод своих там не сажай, а сажай царей татарских, покорных тобе во всем, дабы не бунтовали татары, а дани бы исправно платили и из лета в лето смирней и покорней тобе становились… Сыне мой, хочу свадьбу твою справить в середине старого бабьего лета, сиречь сентября четвертого. В Москве уже ждут твоего выбора сорок невест из самых знатных родов боярских и княжих. Выбирай любую и веди под венец. Сим браком мы род наш, с Ивана Калиты – великокняжеский, еще более продолжим на московском престоле…
Василий Иванович, выслушав отца, почтительно приблизился к нему, встал на колени и поцеловал полу шитого золотом кафтана.
В ночь на двадцать седьмое октября того же года больной Иван Васильевич почувствовал себя совсем плохо и на другой день не встал с постели.
Приоткрыв глаза, увидел он покой свой, сияющий от утренних лучей осеннего солнца, и сына своего Василия – нового государя. Пристально стал он разглядывать лицо сына, угадывая в нем что-то сухое, самовластное и хитрое, как у матери, злое, но все это было прикрыто ханжеством и лицемерием…
Почувствовав на себе взгляд отца, Василий обернулся и, увидя его строгие глаза, смутился.
– Ты не спишь, государь-батюшка? – спросил он и быстро добавил: – Там, в передней твоей, митрополит, духовник твой Митрофаний с благовещенским клиром, бояре.
– Нет, Василий, не сплю, – молвил Иван Васильевич вдруг окрепшим голосом, каким говорил на совещаниях с воеводами и дьяками. – И пока не уснул вечным сном, хочу тобе молвить о государстве, которое ноне в руки твои переходит. Владыки же с боярами подождут.
– Слушаю и повинуюсь, государь-батюшка…
– Так вот, – продолжал Иван Васильевич, – как и отец мой был на смертном одре, так и яз ныне на смертном одре. Помни, на одре сем и ты будешь и так же, как яз ныне, будешь готовиться ответ пред Богом доржать. Слушай же вельми с великим вниманием слова мои и запомни их. – Старый государь глубоко вздохнул и заговорил снова: – Править государством есть наука разуметь пользы ему и предвидеть вред от своих и чужеземных ворогов. Как бы ни сильна была власть государя и войска его, погибнет государство, как Золотая Орда, если не пойдет по сему пути. Путь же сей изменчив
Иван Васильевич помолчал и, видя, что сын слушает с должным вниманием и разумеет его мысли, обрадовался и улыбнулся.
– Буду все помнить, государь-батюшка, – горячо сказал Василий, – верю яз, как и все, в великую мудрость твою.
– Главное-то слушай, – продолжал Иван Васильевич уже слабеющим от усталости голосом. – Дела-то с народом своим у государя трудней, чем с иноземными царствами. Ежели верит тобе народ и добро ему от тобя, никакие вороги тобе не страшны будут. Восстанет же ежели народ на тобя, начнутся смуты, тогда конец всему и Руси самой… Гляди всегда намного вперед. Орду мы скинули, топерь главное – с немцами бороться да с ляхами. Воссоединить с Москвой все земли русские надобно: Киев, Смоленск, Червонную Русь, о чем яз ранее тобе уже сказывал. – Старый государь утомленно закрыл глаза. Василий Иваныч, думая, что отец отходит, встал, чтобы позвать владыку. – Сядь, – тихо молвил Иван Васильевич.
Василий сел, лицо его было тревожно. Он думал о схиме.
Помолчав, Иван Васильевич чуть насмешливо улыбнулся и продолжал:
– Помни наиглавное: ищи поддержку у народа. Прошлый год последний раз был яз на охоте и встретил там старика матерого и могучего. Поклонился он мне и молвил: «Будь здрав, государь! Не признаешь меня?» – «Нет, – говорю, – токмо голос будто памятен». – «Ермилкой звать мя, кузнец твой, а потом пушкарь в войске твоем…» – «Ну, как живешь?» – спрашиваю. Помолчал Ермилка и сказал: «Как и все, государь. Токмо вот ордынский сапог скинули – свой жать начинает…» Яз сперва его не уразумел и спросил: «Какой «свой сапог» и где он «жмет»?» Ермилка-пушкарь усмехнулся и сказал: «Какой свой сапог? А тот, что ныне мозоли натирает оброками да Юрьевым днем… Здорово жмет новый сапог-то…»
Государь заметно побледнел и снова закрыл глаза. Василий Иванович вскочил и, подбежав к дверям, приказал слугам скорее звать митрополита и бояр.
– Беги борзо, – говорил он дрожащим голосом дворецкому, – скажи митрополиту: отходит государь.
В опочивальню вошли митрополит Симон с духовенством, князья, бояре. Служки церковные поставили аналой, принесли от Благовещенья большие подсвечники с зажженными лампадами и свечами.
Митрополит Симон поклонился государю до земли и стал молить неотступно:
– Прими, государь, святую схиму, как отец твой и все предки твои принимали со страхом Божьим…
Оживилось вдруг помертвевшее лицо государя, открылись его большие грозные глаза, как будто совсем здоров он стал, и, оглядев всех, сказал твердо:
– Пусть выйдут из вас вперед по левую руку мою бояре Михайла и Петр Плещеевы, Димитрий Ховрин, князь Данила Щеня, князь Василий Данилыч, зять мой, и дьяки Мамырев да Иван с Афанасьем Курицыны, оба сына Федора Василича. Ты же, отче Симон, и ты, сын мой Василий, приблизьтесь ко мне, встаньте с правой руки.
Государь помолчал и четко произнес:
– Сей часец ты, Василий, мне клянись, что верно служить будешь всей Руси святой, и перед лицом митрополита, и перед всеми здесь стоящими крестоцелованьем клятву сию укрепи. – Возвысив голос, он продолжал, обратившись к боярам и князьям, стоявшим по левую руку его: – А вы клянитесь предо мной, что будете сыну моему верно служить и помогать, как мне помогали! А ежели, – добавил он грозно, – кто клятву сию нарушит, тот мое предсмертное благословение сим обратит в проклятье…