Волны бьются о скалы
Шрифт:
– Заткнись!
– раздраженно рычит Олег, сжимая и разжимая кулаки, засунутые в карманы джинсов.
– Куда ты уйдешь, кому ты нужна? Дрянь чертова! Как же ты меня достала, как ты меня заела уже за десять лет, тварь! С утра до ночи только и пилишь, мозг мне выносишь. Я к тебе лез? Что ты ко мне привязалась?
– его голос похож на крик обиженного ребенка, на возмущенный визг подростка.
– Уходи, давай, вперед, а дочь кинь к чертям. Я же, по-твоему, не умею заботиться, так что ли? Ну, ты никуда не уйдешь, или ты бросишь дочку, а? Прямо здорово видеть твою обескураженную морду. Я даю ребенку надежду, я пытаюсь не дать ей сломаться, не стать такой, как мы, ты меня слышишь? Мы давно сломались, а она держится, а ты ее гнобишь своим
– Что испугалась, шавка?
– резко спрашивает он.- Где твоя дерзость и твоя гордость? Ты же мне всю жизнь испортила, повесив себя и свое отродье на меня. Я мог уехать в город, жить нормально, ты понимаешь? Но нет, твоя мамаша потащила меня к тебе, к бревну ходячему! Прицепила кольцом и сдохла под обвалом. И концы в воду. А ты прицепила своей беременностью, ребенка мне нормального родить не смогла!
– Ксения плачет, он пригибается еще ниже и дышит перегаром ей в лицо, не давая ей отвернуться.
– Ты даже не баба, ты бревно! Ты неполноценная, родила ребенка-инвалида, такую же гусеницу полудохлую. Да я вас обеих ненавижу, вы мне, как камень на шее, поняла ты или нет?
Она бросается на него, он выламывает ее руки и швыряет на пол. Она падает, ударяется лбом об пол и затихает. Он раздраженно бьет кулаком в стену.
– Вставай, тварь, и иди к ней. Хоть ее накорми.- шипит он, чуя некоторое беспокойство. Она не шевелится.
– Ксения!
– он дотрагивается до нее ногой, как до мерзкого животного, вроде сороконожки. Она неподвижно лежит на полу, вывернув руку в неудобной позе. Олег чувствует волнение и страх. Он нагибается к ней и тормошит, как ненужную куклу.
– Ксюха, Ксюха, вставай быстрее!
– он действительно испуган, теперь его могут упечь в тюрьму за убийство, он плачет, и до дрожи противно смотреть на слезы, текущие по трехдневной щетине.
– Ты, что, притворяешься? Не дури, Ксюха, вставай!
– он толкает ее, усаживая, она валится на сторону, на виске у нее наливается синяк и оттуда течет кровь, она расцарапала себе лоб. Он слегка бьет ее ладонями по щекам, бьет сильнее. Она дергается и приходит в себя. Он скрывает радость и явное облегчение за грубостью.
– Вставай, иди отсюда. Я сам чайник себе поставлю.- говорит он, глядя на нее виноватым взглядом побитой собаки. У нее кружится и болит голова, она, пошатываясь, встает и поворачивается к двери. Он поворачивается следом, и только теперь они замечают Лику.
Лика, как покорный теленок, давно привыкла к таким сценам. Она стоит, тихо, как мышка, прижавшись к косяку двери, и держит в руке свою единственную игрушку и , одновременно, оружие - папины большие серые плоскогубцы. Акулу из своей игры, большую одинокую акулу, своего друга и защитника. Она не боится, она похожа в этот момент на тупое бессловесное животное, клячу, привыкшую к побоям и крикам. Высокий мужчина орет на женщину, а ребенок запуганно стоит в углу, не шевелясь, смирившись со своей ролью всеобщей обузы.
– Мам, пап, - тихо говорит, наконец, девочка. Говорит с трудом, кожа вокруг рта срастается, превращая рот в уродливую узкую щель.- Я вам как камень преткновения, да? Может, - она всхлипывает, но берет себя в руки. Она уже умеет это делать, скрывать свои слезы и обиды.
– может, продадите меня или отдадите? Я тогда точно мешать не буду, честно-честно.
Робкий голос замолкает. Мать испуганно вздыхает, ее руки непроизвольно тянутся к дочери.
– Дочь, - Ксения, не знает, что сказать, она уже ничего не знает. Лика к ней не подходит, жмется в углу.- Иди ко мне, ребенок, я тебя обниму. Ты не камень преткновения, даже не смей так говорить. Хочешь, мы с папой сейчас, вот сейчас соберем вещи и увезем тебя далеко-далеко отсюда, хочешь? Только не плачь, не сердись на нас.
– Лика, иди к себе, - обрывает Олег Ксению.- Маме с папой надо поговорить, не мешай.
Контакт с дочерью порван, девочка испуганно отступает в тень. Мать озлобленно смотрит на отца.
– Какого черта ты ее гонишь?
– Да ладно вам, - вдруг тонко выкрикивает девочка.- Успокойтесь. Я и так знаю, что вы все врете. Сегодня суббота, пап.
– грустно улыбается она непослушными обветренными распухшими от голода и болезни губами,- а, а мы не пошли пускать кораблики. И не пойдем, так ведь?
Она торопливо уходит к себе в комнатку, опасаясь окриков со стороны ошеломленных родителей. Они успели забыть голос своей дочери, они не думали, что покорный раб может раз в жизни взбунтоваться.
Олег мрачно смотрит на Ксению, но та слишком устала для продолжения ссоры. И слишком взвинчена.
– Я бы пошла в твой сарай и повесилась, если бы не она,- отрешенно говорит Ксения.
– Отвали от меня, ты никому не нужен. И я никому не нужна, и она.
Она быстро одевается и уходит в магазин. У нее мало денег, но на хлеб и молоко должно хватить. Все равно куда идти, лишь бы сбежать из этого дома хоть на полчаса. Он достает из кармана полупустую пачку "Максима", вытаскивает сигарету и нервно затягивается несколько раз подряд, невольно давясь дымом.
Лика сидит у себя в комнате и играет с большими плоскогубцами. Ей бежать некуда, она не может выходить из дома. В окно она видит уходящую мать. Сквозь стекло льется огненно-красный пламенеющий мартовский закат над обледенелым еще холодным морем. Он смотрит в дом и словно вспарывает себе и Лике вены раскаленным белым ножом. И застывший лед на лужах и обледенелая грязь на дороге отливают в его свете насыщенной красной медью, и холод лезет сквозь неплотно заткнутые окна.
10.
Ксении кажется, что жизнь загнала ее и ее семью в клетку. Или они сами себя туда загнали? Куда ни ткни- везде облом. Все упирается в деньги, в деньги, которых нет и неоткуда их взять. Не может она пойти унижаться в школу, не может. Село слишком маленькое, все всех знают, о ней будет судачить половина острова. И уйти от Олега она не может. Не может забрать дочь и сбежать, потому что некуда. Родительский дом завалило, уехать на Сахалин не на что. Сельчане будут рвать ей душу разговорами и глупыми назойливыми советами, а она вынуждена будет сдаться и умильно болтать, как будто ничего и не произошло, так, мелочи жизни. Не может она уйти от Олега, потому что в глухом селе баба без мужика - это нонсенс и повод для сотни разговоров на чужих кухнях.
Они загнали себя в клетку, и как в ночном кошмаре, стены клетки медленно сжимаются и давят на них пудовой тяжестью глухого безмолвного железа. Стены надвигаются на нее. На Лику, которая так доверчиво смотрит на них. На Олега с его вечным психозом. И с ее таким же психозом. Все упирается в деньги. Деньги и равнодушие. Лика знает, что никому не нужна. Они любят ее, но не могут ей это доказать. Некогда. Ксения видит, что уже много лет они с Олегом бьются головами об толстый лед, без единой надежды пробиться на поверхность. Они обречены крутиться, как белки в колесе. Деньги будут нужны всегда, все больше и больше. Болезнь Лики неизлечима, девочка будет жить у них всю свою жизнь, которая вряд ли окажется слишком длинной. Бинты и мази будут помогать все меньше, Лика просто заживо сгниет, превратится в кричащий и жалобно стонущий комок оголенных нервов, достанет всех и себя, и тоже утонет в этой пучине вязкой серой равнодушной повседневной рутины.