Волны (В стране любви)

Амфитеатров Александр Валентинович

Трижды цлуетъ часы и прячетъ ихъ за кушакъ.

Альберто (хриплымъ крикомъ). А!..

Схватился за голову, но вдругъ, опомнившись и овладвъ съ собою, опустилъ руки и закинулъ ихъ за спину.

Джyлія. Прощай!

Альберто (все съ руками за спиною, заслонилъ ей дорогу). Не уйдешь ты…

Джyлія.

Зачмъ? Мн нечего больше сказать теб.

Альберто. Нечего?

Джyлія. Да. Если ужъ мн суждено достаться нелюбимому человку, такъ мн нуженъ кто-нибудь и побогаче, и познатне простого матроса… Пусти меня, Черри ждетъ, – будетъ сердится.

Молчаніе.

Альберто (кротко). Иди.

Отступаетъ. Когда Джулія проходить мимо Альберто, онъ быстро бьетъ ее ножемъ въ спину. Джулія, поднявъ об руки надъ головой, одно мгновеніе судорожно ловитъ пальцами воздухъ, – потомъ, безъ крика, безъ стона, падаетъ ничкомъ. Альберто надъ тломъ Джуліи. Изъ глубины бгутъ къ нему рыбаки, съ рынка народъ, торговки.

Джулія, красавица ДжуліяЗарзалъ! Ахъ, бдняжка!Такъ я и думала!Какъ увидала вмст,– ну, думаю, быть бд!Срамъ-то какой! Ужасъ! Разбойникъ!А здорово хватилъ! На смерть!Держи его! Вяжи убійцу!Можетъ быть жива?Гд жива: прямо, какъ овцу, подъ лопатку!И крови почти нту разв ложка.Какая молоденькая!..Да и онъ-то давно ли вернулся со службы?Чмъ онъ ее?Матросъ, говорите?Эхъ, хорошей семьи сынъ!Все изъ-за женщинъ!

Да. Куда чортъ самъ не поспетъ, туда бабу пошлетъ.

Сквозь толпу проталкиваются два карабинра.

Альберто (бросаетъ имъ ножъ и протягиваетъ руки). Вяжите!

Лештуковъ (входя). Альберто! Другъ мой! Какъ вы могли?

Альберто (спокойно). Она хотла сдлаться потаскушкой, синьоръ. Я не могъ допустить ее до позора.

Карабиньеръ. Тысяча извиненій, эчеленца, нельзя говорить съ арестантомъ.

Альберто. Если не брезгуете, пожмите мн руку, синьоръ. Прощайте. Спасибо. Не жалите обо мн. Все судьба.

Его уводятъ, трупъ Джуліи уносятъ впереди; толпа, шумя и волнуясь, валитъ за ними черезъ рынокъ, нсколько звакъ приходить и уходятъ, оглядвъ мсто убійства.

Лештуковъ (одинъ). «Я убилъ ее, чтобы она не сдлалась потаскушкой»…. Завидно! Онъ говорилъ,

что мы съ нимъ изъ одного тста вылплены. Можетъ быть, тсто-то и одно, да дрожжи разныя. Не далъ насмяться надъ собою, убилъ. А я? Первое хорошее чувство въ моей гадкой, развратной жизни размнялось на бирюльки, я, какъ одураченный паяцъ, сыгралъ роль трагическаго героя въ водевил.

3-й гудокъ парохода. На мол собираются отъзжающіе съ пароходомъ, носильщики, факторы отелей, мальчишки нищіе, комиссіонеры и просто зваки отчаливаетъ нсколько барокъ съ пассажирами и ихъ вещами. Шумно, людно, суетливо. Со стороны рынка входить. Маргарита Николаевна и Рехтбергъ подъ руку въ дорожныхъ костюмахъ, Берта, Амалія, Кистяковъ, Леманъ, Франческо. Багажъ Рехтберговъ два факкино вносятъ въ барку, нанятую Леманомъ. Онъ присматриваетъ.

Маргарита Николаевна. Какой ужасъ! Я едва врю. Бдные!.. Здравствуйте, Дмитрій Владимировичъ. Пришли проводить друзей? Вотъ милый. Вильгельмъ, правда, онъ милый?

Рехтбергъ. Дмитрій Владимировичъ любезенъ, какъ всегда.

Маргарита Николаевна. И онъ убилъ ее? До самой смерти убилъ?

Кистяковъ. Да ужъ, если убилъ, то, вроятно, до самой смерти.

Маргарита Николаевна. Какъ страшно. И это было всь? На этомъ мст?

Лештуковъ (становится на мсто, гд упала Джулія). Вотъ здсь. На этомъ самомъ мст.

Берта. Ой, что это вы такъ сурово? Словно сами кого убить хотите.

Лештуковъ. Где намъ убивать.

Отходить.

Амалія. А все-таки, какъ интересно: любилъ и убилъ. Словно въ опер. Не правда ли?

Берта. Вотъ вы, господа, такъ любить не умете!

Амалія. Ахъ, эти итальянцы!

Кистяковъ. Хотите, прррронжу?

Замахнулся на Берту веромъ, какъ кинжаломъ.

Франческо. Вьениля міа вендеетта!

Берта. Подите! Я серьезно.

Рехтбергъ. Если почтеннйшее общество разршить мн, я позволю мн замтить, что упреки очаровательной Берты Ивановны нсколько слишкомъ романичны. Трагическіе аффекты хороши подъ этимъ яхонтовымъ небомъ, въ этой раскаленной атмосфере, среди первобытныхъ натуръ, которыя… э… э… э… которыя, конечно, весьма живописны, однако, нельзя не сознаться, что эти живописные люди полускоты, господа. Хе-хе-хе! Зври. Полагаю, что между дикою страстью подобнаго субъекта и любовнымъ расположеніемъ просвщеннаго индивидуума…

Маргарита Николаевна (Амаліи). Господи! какъ скучно! И слушать этихъ субъектовъ и индивидуумовъ до самаго Петербурга!

Рехтбергъ (къ жен). Вы сказали?

Маргарита Николаевна. Я – Амаліи.

Рехтбергъ. Такъ вотъ-съ: есть разница. Было бы нелпо и дико, если бы мы, люди интеллигентные, начали драться изъ-за женщинъ, какъ какіе-то львы или тигры. Гуманность, цивилизація…