Вольные города
Шрифт:
— Позволь, боярин, Сокола того найти немедля? — предложил Рун.
— Где ж ты его найдешь?
— Ужо найду,— и Иван выбежал из покоев.
Ждали недолго. Открылась дверь, и Рун ввел высокого парня с копной русых волос на голове:
— Вот он.
— Ой, брешешь, Иван,—проговорил Чурилов.—Это же твой конюший, что ко мне приезжал. Где же Сокол?
— Я Сокол,— просто произнес Василько,— здравствуйте, Никита Афанасьевич, и тебе, боярин, доброго здоровья желаю.
«Ишь, как гордо смотрит,— подумал Чурилов, глядя на Василька,—в пояс не кланяется, стервец, несмотря
То ли хмель разгорячил купца, то ли гордый, смелый вид атамана, он встал, подошел к Соколу, взял его за руку, подвел к Беклемишеву и тяпнул, словно топором рубанул:
— Прошу любить и жаловать, боярин. Мой будущий зятек! Сам не знаю, где снюхались. Потому он и здесь — невесту свою искать прискакал. Нашел ли?
Василька от этих слов в пот ударило. Растерялся, не поймет — правду говорит купец или издевается. Выручил боярин:
– О тебе мы сейчас речь вели. Слышал я, будто со-вета моего твои люди просили?
— Было такое. Сейчас вроде бы сами путь нашли.
— На Дон потянуло?
— Там будет видно. Не век же в горах прятаться.
— Надумали мы ватаге помочь. Никита Афанасьевич купит вам оружия, сколько надобно, одежды, провианту. Возьмешь?
— За что такая милость?
— А ты не гордись! — крикнул Беклемишев.— Кто же окромя нас вам поможет. И на Дон проводим. Если все будет слава богу, через годик, а то и ранее я к тебе погостить приеду. Примешь?
— В гости-то я тебя приму, боярин, только не забывай, что земля там вольная. А ты, поди, людей ловить заставишь?
— Заставлять ничего не буду. А совет, который вы просили, дам. Может, Орду Золотую по спинке погладить, может, хана крымского обнять за шею. Придет пора и татарам за их злодеяния рассчитываться. Вот тогда и ваш черед придет. Уразумел?
— Уразумел, боярин,— радостно ответил Василько.— На Орду любой из ватажников пойдет немедля. Только скажи.
— Стало быть, сброю покупать? — спросил Чурилов.
— Покупай, Никита Афанасйевич.
— Про зятька ты, Никита, пошутил или как? — спросил посол.
— Сватов, правда, он ко мне не засылал, но знаю, што родиться со мной хочет. И я вроде бы не прочь.
— Неужто на Дон Ольгу отпустишь?
— До зимы время есть. Договориться мы еще успеем,—ответил Никита уклончиво. Потом повернулся к Соколу, строго сказал: — Иди во двор, жди, может, встретишь суженую.
...Скрипнули ворота. Во двор вошла Ольга. Часто забилось сердце, ноги сами понесли ей навстречу.
Девушка, увидев Сокола, на миг растерялась. А в следующее мгновенье она кинулась к нему, прижалась к милому, пряча на «его груди пылающее от счастья лицо...
$ * *
После беседы с послом Василько стал будто другим человеком, словно поднялся на какую-то высокую гору и мир перед ним раздвинулся. Дали, которые раньше были туманными и смутными, теперь неожиданно прояснились. Из слов посла и Никиты Василько понял, что Москва собирает и копит силы, чтобы ударить на извечны < врагов Руси — ордынцев и сбросить с себя татарское иго. И ватага я его для святого дела, видать, Москве очень пригодится. Плохо ли этому делу послужить! И главное,
Слова купца о сватовстве и радовали и удивляли одночасяо. Шутка ли — сбудется то, о чем мечталось столь много. И опять же больно круто повернул купец. Не иначе какую-то хитрость задумал...
Эти мысли волновали атамана, не давали спать...
Для Беклемишева настала пора творить торговое посольство. Прихватив с собой Никиту Чурилова, боярин пошел к консулу во дворец и пробыл там чуть не целый день. Разговоров было много: дело оказалось очень сложным.
Прошлой осенью нежданно-негаданно, ночью, в дом купца Степана Васильева ворвались фряги, связали Степанку руки и ноги, потом кинули в тюрьму. Туда же вскорости бросили Гридку Жука, избитого до полусмерти за сопротивление. К утру в крепости оказались и другие купцы, которые понаехали в Кафу из Руси. От них узнал Степанко, что товары и все добро в домах купцов фряги забрали, трех или четырех хозяев, пытавшихся оборонить себя, убили на месте. Гридка Жук так в тюрьме и помер.
Целый год томились московские гости, не зная за собой никакой вины. Тяжко терпеть неволю виновному, но вдвое тяжелее быть в полном неведении. Никто из купцов до самого последнего дня даже и не догадывался, за что посажен.
По этому-то неправому делу и встретился русский посол с консулом Кафы.
Позднее толмач Шомелька, приглашенный вызволенными из тюрьмы купцами, рассказывал в подробностях о том, как происходило посольство.
Шомелька расписывал прием послов, похвалы, коими осыпали посольство фряги, запомнил наизусть. Кто кому поклонился, кто кого возвеличил — передавал до тонкости. Но купцы люди деловые. Им суть подавай.
— Не томи мелкотой! — кричат.— О торговле что говорено было?
— Што боярин сказывал?
Шомелька подумал малость и о другом речь повел:
— ...И тут боярин свет Никита Василии говорит: «Синьор консул! У нас на Руси ведомо, что народ ваш торговлю вести большой мастер. Позволь мне в этом усомниться».
— Правильно! С фрягами только так и говорить,— поддакивают купцы,— им на горло наступить надо!
– Консул, конечно, грудь колесом, — «как, мол, так — усомниться?»— «А пошто пути торговые из Руси, из земли Московской ггноряете? С кем вам осталось торговать, как не с нами?» — «Синьор посол ошибается,—это, значит, консул говорит,— ворота нашего города всегда открыты для русских гостей».
А боярин на своем стоит. «Идучи сюда, видел я, на воротах крепости начертаны слова: «Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы». Столь мудрый девиз мил сердцу каждого купца, одначе вам грешно, написав его, делать все по-иному. В минулом піду невинно многих гостей наших у вас побили и пограбили, а
– Гридка Жук в застенке от побоев помер».
— Помер Гридка, царство ему небесное,— вздохнув, произнес іспанко и перекрестился.— Ну, дальше говори.
– А какая на них вина, никто не знает?» — спросил боярин.— «Как никто не знает? — консул взял со стола письмишко и говорит:— Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про вину купцов сообщили».