Вольные штаты Славичи
Шрифт:
Вынырнул откуда-то офицерик. «Куда его, — спрашивает, — к тем, что ли?» Те — это были большевики, приговоренные к расстрелу. Их уж набралось 17 душ, я был восемнадцатый. Посидел я день с товарищами, а ночью под усиленным конвоем нас повели на вокзал. Загнали в теплушку, три человека стражи — у двери, да шесть — на крыше. Повезли. Куда везут — неизвестно. А зачем — понятно.
А ночь темная. Выехали в поле. В вагоне горит фонарь. Стража сидит у дверей. Дремлет. А мы сбились в кучу. Кто на полу, кто на парах лежит. Поезд грохочет, а мне думается все: влип я, думаю, глупо влип. Вспомнил тут вас, товарищей вспомнил, и до слез обидно стало погибать так.
Открыли дверь и стражу коленом. Стража как птичка и вылетела. Я кричу: «Ребята, за мной!» А сам зажмурил глаза и — ух! Будто меня с крыши сорвало. Упал я на траву, ушибся слегка, но ничего, не очень ушибся. И вдруг слышу — пулемет такает. Дополз я до рельс, прижался брюхом к земле и лежу. А пулемет «так-так-так». Только пули все мимо летят — землю роют. Прошел поезд, поднялись мы на ноги — семеро нас — и побрели в степь своих искать. Пять дней кружили по степи. Днем в траве хоронились, а ночью идем, пока наконец не нашли своих. А наши чехов громят, и мы за ними, подступаем к Бугуруслану…
— Вот это здорово! — сказал Семен.
— А сейчас он где — брат? — спросил Ледин Рубина.
— На Урале, — сказал Гриша, — в Перми.
Глава четвертая
Бандиты
У меня был ребе. Высокий худой старик, косой и бородатый. А у ребе был хедер — маленькая комната в синагоге. В хедере за длинным деревянным столом на двух длинных деревянных скамейках сидели восемнадцать человек ребят и я — девятнадцатый. Во крут стола ходил ребе, сутулый, в ермолке, с кожаной плеткой в руках. Он тыкал плеткой в ту или в другую букву и говорил: «алеф», мы хором повторяли: «алеф». «Бейс» — «бейс». «Гимель» — «гимель».
25
Рассказ Шамая Каданера.
Вдруг на улице послышался топот копыт, потом стрелять стали. «Гимель, — начал было ребе, — повторите там…» Раздался выстрел. Ребе испугался:
— Что там такое?
Стрельба усилилась.
— Бандиты! — прошептал ребе и забегал по комнате. — Детки! — заговорил он, — спасайтесь! Бегите домой, детки!
Спасаться и бежать домой было уже поздно. За стеной в большой комнате синагоги бандиты уже рубили шашками амвон, столы, скамейки, рамы окон, потом открылась дверь, и в комнату ворвался бандит. У него было красное, толстое лицо с отвислой нижней губой и широким, приплюснутым носом. Бандит был сильно пьян. В правой руке он держал шашку.
С минуту бандит стоял молча и тупо глядел вперед. Вдруг глазки его заблестели, он весело мигнул нам и прогнусавил: «Жиденё». Ребе хотел что-то
— Раббинер! — крикнул он. — Черт бородатый!
— Хведька! Хватай его за усам! — появившись в дверях, громко крикнул второй бандит, парнишка лет семнадцати.
Хведька, первый бандит, не понял сразу, что ему говорят. Он перестал смеяться, потом посмотрел на дверь. Потом снова заржал.
— Раббинер! вставай! — прохрипел он. — Вставай, хрен! Бороду резать будим.
Хведька дернул ребе за ус, взмахнул шашкой и отхватил ему полбороды.
Ребе вскочил. Борода его была срезана косо: одна половина бороды осталась прежней длины, по пояс, а другая была срезана почти до самого подбородка.
А Хведька заливался. Он прыгал вокруг ребе, опускался на корточки, хватал себя за живот, за щеки и гоготал.
— Жиденё! — кричал он. — Гляди на раббинер!
Мы стояли в дверях и руками держались друг за друга. Мы не смеялись.
Хведька выпрямился и сердито посмотрел на нас.
— Жиденё, убью! — прохрипел он, взмахнув шашкой. — Убью, паршивцы!
Мы кинулись в дверь. Все бандиты, кроме Хведьки, уже ушли из синагога. По огородам, по задворкам мы бежали домой. А ребе недолго после этого протянул. Испугался он очень, заболел и через две недели умер.
В 1919 году в нашем местечке Липковичи стояли поляки. Важные такие паны, усатые. Было их три полка.
26
Рассказ Зелика Гликмана.
Стоят поляки неделю, другую. А крутом тихо. Красная армия у Березины. Обленились поляки, обжились, жрут, пьют и усы подкручивают. «Попробуй кто, подступись».
И вдруг побежали. Это было летом. Вечером. Мы сидели за столом у открытого окна и ужинали.
— П'aрит как, — сказал дядя, — надо окно закрыть.
Он встал и пошел к окну. И вдруг близко раздался выстрел. И второй выстрел и третий.
— Отойди от окна, Михл! — крикнула тетя.
— Неужели это красные? — сказал дядя. — Откуда бы им взяться вдруг?
Дядя прислушался.
— Нет, — сказал он, помолчав, — это не красные, это банды.
В Белоруссии в то время было много мелких банд. Не красные, не белые и не зеленые, а просто бандиты. Какой-нибудь отставной унтер соберет вокруг себя человек 30 бандитов и пойдет гулять по полям. Где плохо лежит — там стянет. А наскочит на крепкий кулак, подберет штаны и драла.
— Это не красные, — сказал дядя. — Это банда, я их за версту узнаю. Покажут же им поляки.
— Бойцы, елки-палки, — сказал старший сын дяди Герш, охромевший на войне, — накладут им поляки в хвост и в гриву.
— Нашли куда соваться, — сказал дядя, — дурьё.
Я открыл дверь и вышел на улицу. Целая толпа бежала по улице, все с узлами, с мешками, с чемоданами. Это были польские солдаты. Пять-шесть человек в офицерской форме с револьверами в руках гнались за ними и, ругаясь, тыча дулом в спину, старались их повернуть и построить в ряды. Но солдаты ловко увертывались и бежали в обратную сторону. Многие кричали: «Б'oльшевики! Б'oльшевики!» Винтовки были у всех, но никто не стрелял. Проскакали военные тележки. Шесть лошадей волокли большую пушку.