Вольные стрелки
Шрифт:
Словно хищная птица на выступе скалы, притаился в своей бухте корвет «Либертад», ежеминутно готовясь поднять свои тяжелые паруса и броситься на каждое подозрительное судно, которое открыл бы зоркий глаз вахтенного на верхнем марсе.
Не произнеся ни слова, сидевшие на баркасе обменялись между собой многозначительным взглядом — они поняли друг друга.
Едва только баркас подошел на расстояние голоса, как часовой на трапе правого борта окликнул их по-испански.
Рамирес отвечал и налег на руль, баркас описал плавную дугу и чуть слышно коснулся правобортового трапа.
Наверху появился вахтенный офицер, чтобы принять посетителей. Увидав даму, он поспешил спуститься, отсалютовал ей и предложил руку. Боцман наверху дал обычный сигнал свистком. Матросы, выстроившись шпалерами, приветствовали прибывших отданием чести по установленной форме.
Мы сказали выше, что «Либертад» был корветом первого ранга. Дон Мануэль Родригес, его командир, был старый моряк, смолоду служивший в испанском флоте и сохранивший его лучшие традиции. Корабль свой он содержал поэтому в таком порядке, в такой безупречной чистоте, что как дон Серафин, так и дон Кристобаль, сами флотские офицеры и знатоки морского дела, не могли удержаться, чтобы не выразить своего восхищения по этому поводу встретившему их вахтенному офицеру. Капитан Родригес, предупрежденный вестовым, также вышел на верхний дек приветствовать гостей.
Баркас был привязан за кормой, а гребцы его сейчас же перезнакомились с матросами очередной вахты.
Подобно другим испано-американским республикам, мексиканская конфедерация имела очень слабый военный флот; он весь ограничивался десятком-другим разнокалиберных судов: бригов, шхун и корветов.
Важность событий, совершавшихся в Техасе, заставила мексиканское правительство послать в его воды корвет, дабы не упускать из своих рук преобладания на море и мешать Соединенным Штатам, явно сочувствовавшим революционному движению, помогать инсургентам оружием, людьми и деньгами.
Капитан Родригес, превосходный моряк, преданный правительству, был избран для выполнения этого опасного поручения. Уже два месяца крейсировал он вдоль берегов Техаса и успел установить такую жесткую блокаду, что ни одно судно из Соединенных Штатов вплоть до описываемого нами момента не могло прорвать ее и оказать помощь восставшим техасцам.
Эти последние, не получая ниоткуда поддержки, предоставленные своим собственным силам, поняли, что роковой час не замедлит для них наступить, и потому решили покончить с корветом во что бы то ни стало.
Для достижения этой последней цели вожди инсургентов и распределили свои действия. Во время одного из своих редких посещений Гальвестона капитан Родригес был ловко обманут личностями, которые внешне показывали себя крайними ненавистниками революции, тогда как на самом деле были ее деятельными агентами, беззаветно преданными ее вождям. Почти против своей воли вынужден был он пригласить некоторых лиц на завтрак на корвет. Но будучи старым моряком и истинным мексиканцем, выросшим в атмосфере предательства и измены, охвативших его родину, в которой счет революциям за двадцать лет ее самостоятельного существования шел уже на сотни, капитан Родригес решил ни на минуту не выходить из границ крайней осторожности. Ему, однако, и в голову не приходило, чтобы могло произойти какое-либо покушение на его корвет — напротив, на рейде, на виду у города, он считал себя даже стесненным и удалился в небольшую бухту, где он чувствовал себя полным хозяином положения. Опасаясь пригласить много лиц одновременно, он оказал эту честь только донье Менчии, ее отцу и двум ее двоюродным братьям, офицерам флота Соединенных Штатов.
Нам известна уже из рассказанного выше оборотная сторона медали и кто такие были лица, принявшие приглашение старого капитана, оказавшегося, несмотря на свою осторожность, слишком доверчивым. Впрочем, кто мог бы распознать правду среди всех сплетений лжи, предательства и измены, непроницаемою сетью окутавших в описываемую эпоху эту несчастную страну.
Капитан нахмурился было, увидав на палубе шестнадцать посторонних гребцов, но потом, сообразив, что едва ли с такими силами, да еще и днем, можно решиться на попытку овладеть корветом и, по-видимому, без оружия вступить в бой с двумястами пятьюдесятью матросами, успокоился и с самым любезным, сияющим видом принял донью Менчию и ее спутников.
Он показал гостям корвет и провел затем в свою каюту. Там их уже ожидал великолепный завтрак. За стол сели пятеро: мнимая донья Менчиа, два ее кузена, капитан Родригес и его помощник, такой же, как и он, старый моряк, опытный и отважный.
Завтрак начался самым сердечным и радушным образом: капитан выразил сожаление, что отец доньи Менчии не смог прибыть с дочерью. Далее завязался самый оживленный разговор.
В это время дверь приотворилась, и вестовой по знаку капитана подошел к нему и сказал на ухо несколько слов. Капитан, извинившись перед собеседниками, тихо передал несколько распоряжений, и вестовой на цыпочках удалился.
— Сеньорита, — обратился капитан к мнимой донье Менчии, — вы не боитесь моря?
— Я? — последовал удивленный ответ. — Что за вопрос, капитан?
— А то, что если вы не покинете корабль немедленно — что, должен прибавить, меня в высшей степени огорчит, — то вам придется совершить довольно продолжительную прогулку в открытое море.
— Я — дочь моряка, мои двоюродные братья — моряки, дорогой капитан, прогулка в открытое море доставит мне только удовольствие, а в настоящее время она особенно привлекательна — она так чудно дополнит ваше милое гостеприимство.
— Вот и прекрасно, — весело заметил капитан, — вы истинная героиня, донья Менчиа, вас ничто не страшит.
— По крайней мере, очень немногое, — проговорила донья Менчиа, но от ее собеседника ускользнула странная интонация, прозвучавшая в ее голосе.
— А позвольте вас спросить, капитан, — обратился к нему дон Серафин, — вы желаете просто доставить нам увеселительную прогулку по морю или причины более важные заставляют вас покинуть стоянку и поднять паруса?
— Voto a Dios! He буду скрывать от вас, — отвечал капитан с изысканной любезностью, — дело вот в чем: уже дней пятнадцать я гоняюсь за одним увертливым бригом, который кажется мне чрезвычайно подозрительным. Его оснастка и военный вид заставляют меня думать, что это североамериканский корсар, который ищет возможность выгрузить оружие, а может быть, и людей на подмогу техасцам.
— И вы предполагаете, — возразил дон Кристобаль, — что какой-либо корсар, зная, что вы крейсируете здесь, может осмелиться прорвать блокаду и войти в Гальвестонский залив?
— Именно. Эти адские порождения, корсары, не боятся ничего. Да, наконец, сказать по правде, я и сам проделывал вещи и посмелее этой во время войны за освобождение.
— Так что нам придется, быть может, присутствовать при морской битве? — спросила мнимая донья Менчиа и таким естественным движением положила руку на бурно заколыхавшуюся от волнения грудь, так испуганно обвела присутствующих расширившимися глазами, что даже у дона Серафина и у дона Кристобаля пробежало сомнение — переодетый мужчина или женщина их странный товарищ?