Вольный охотник
Шрифт:
Свои возросшие доходы оптион объяснял везением в картах, которые в армии запрещены не были. Впрочем, интересовало это только его приятелей и сослуживцев, военная же контрразведка своего сурового взгляда на удачливого офицера пока не обращала — не те масштабы.
Дуэли — вот те да! Они внимание особистов привлекали. Но каждый раз после разбирательств Ульриха отпускали — правила были соблюдены до мелочей, а погибшие не относились к высшему обществу. Формально командование не одобряло драк между младшим офицерским составом, особенно тех, которые приводили к смертоубийству. На деле же — даже
Про взаимоотношения между бравым кавалеристом и юной виконтессой фон Кёниг Петеру выяснить ничего не удалось. Почти ничего. Семьи молодых людей были знакомы, хотя и вращались в совершенно разных слоях общества, сами они были друг другу представлены. И да, Ульрих действительно симпатизировал Кристин, но ничего большего между ними не было. Никаких, даже неофициальных, клятв, признаний или претензий. И слухов, что характерно, в высшем обществе о них не ходило.
Получалось, что барон фон Гербер бросил вызов маркизу Штумбергу просто так, на одной лишь непонятно откуда взявшейся неприязни. И был готов рискнуть жизнью, чтобы расправиться с внезапно приехавшим в Кенигсберг наследником состояния маркиза. У Яна возникал только один вопрос — зачем? Какую цель преследовал оптион, затевая ссору с ним?
С учетом сведений, собранных секретарем, ответ напрашивался только один — Ульриху заплатили за смерть барона Эссена. Деньгами ли, обещанием карьерного роста, удачной женитьбой — неважно. И, не будь в этом уравнении Дыхания Скверны, которое Ян отчетливо различал, он бы в него поверил. Со Скверной же все больше указывало на то, что химеры — это не одиночки, взращиваемые Падшими для каких-то своих целей, а некая организация. Которая осознавала угрозу, исходящую от охотника, и стремилась от него избавиться.
— Ерунда какая-то! — заявила София, когда Ян поделился с ней собранными Петером Хейнцом сведениями. — Слишком сложно. Убить тебя, как и любого человека, довольно просто. Если бы Высшие поставили себе такую цель, мы бы давно тебя отпели.
— Согласен, — кивнул Никита Кристя. С момента, как загонщики приехали в Кенигсберг с Софией, Ян старался держать их в курсе происходящего. Времена, когда его вассалы использовались втемную, уже давно прошли. — Без обид, командир, но даже хорошо обученный марочный барон все равно остается человеком. А человека можно подкараулить в подворотне, отравить за обедом…
— Или зарезать в постели, — добавила Лиза Казанцева. Чуточку покраснела, но долго смущаться не стала и закончила мысль. — Вообще, с мужчинами это самый перспективный способ убийства. Тем более с молодыми мужчинами.
Девушка знала, о чем говорила, ведь до встречи с Яном она готовилась строить карьеру дорогой содержанки. Может быть, если повезет — официальной любовницы какого-нибудь графа или даже князя. Это потом она поняла, что к смазливому личику и воспитанию неплохо бы иметь и парочку смертельных конструктов, дополненных острой сталью.
— Другими словами, братик, если бы существовала такая организация химер, как ты себе пытаешься представить, и она бы считала Эссенов угрозой для себя, под тебя бы уже подкладывали девок, подкупали домашних слуг и стреляли каждый раз, когда ты выезжаешь
Я согласно склонил голову. В словах соратников была логика. Но тогда зачем эта дуэль? Если размышлять опять-таки логически, то смысла в ней не было. Понять бы, какая цель у задиры-барона? Он одержимый, химера по классификации Софии, а значит, служит Аду. Но в этой ситуации выступает обычным влюбленным юнцом, ревнующим свою избранницу к богатому наследнику состояния Штумберга. Здесь где логика?
— Слишком глубоко копаешь, — уверенно заявил Никита. — Ад не империя. Каждый Падший служит только своим целям, это тебе любой батюшка из глухой деревни скажет. А если так, то и выродок, вроде этого Гербера, тоже не на общие задачи пашет. Свои делишки утрясает, свою выгоду блюдет. С чего ты вообще решил, что химера не возьмет денег за твое убийство? Одно другому не мешает, знаешь ли.
— Я согласна с нашим здоровяком, — маленькая на фоне Никиты София поднялась на носочки и покровительственно похлопала сына кузнеца по плечу. — Вспомни того же Олельковича. Его папенька свою душу и душу сына заложил для успеха в мятеже, но Адама это мало волновало — только личное могущество. Да и прочих, которых мы еще во Львове зачистили, ну какая, к демонам, организация? Выродки опасны, тут никто не спорит, но пока они просто разрозненная шайка.
— Хорошо, если так., — задумчиво произнес Ян и на том свернул обсуждение.
В последнее время он все больше подмечал за собой несвойственную склонность к анализу — общение с Ковалем на него, что ли, так влияло? Он по-прежнему считал своей главной задачей поиск и уничтожение тварей Ада, но при этом все больше хотел понимать — а какие у тех цели? Не глобальные и очевидные, вроде уничтожения рода людского, а тактические и стратегические. Какой план у Высших, которые затеяли всю эту кутерьму с химерами? Как они намерены его реализовать?
Это немного сбивало с толку. Раньше цели указывал отец — было тяжело, но просто. Не возникали вопросы, на поиск ответов к которым уходило так много времени. Не закрадывались в голову сомнения — так ли он делает, не приносит ли больше вреда, чем пользы?
Позже, уже став главой крохотного клана охотников, Ян действовал по прежней парадигме. Отца не было в живых, но его голос словно бы звучал в голове юноши. Ищи, находи, уничтожай демонов. Защищай людей. Ты меч, а кому думать о направлении удара клинка обязательно найдется.
Некоторое время он считал, что рукой, держащей оружие, станет дядя — инквизитор Восьмого отделения. Но, поработав недолго под его прямым руководством, понял — нет. У Коваля были свои цели. И свои цепи, разорвать которые он не мог или не желал. А значит, у него не было прав на племянника. Не он рука.
Тогда кто? Император? Господь Бог? Сам Ян? А может ли оружие стать самостоятельным? Может ли оно определять цель? Суть служения, как бы ни банально это звучало — служить. Кому? Людям? А каким именно людям? Человечество — очень абстрактное понятие, и кто вообще сказал, что у восемнадцатилетнего мальчишки есть право говорить от его имени?