Вольный стрелок
Шрифт:
А Женька сверкала. Всем, чем могла: золотом волос, шалой зеленью глаз, белизной зубов, нахальством и остроумием. Анчар же завладел всеми тостами. Хорошо еще, что они были длинными, как осенняя дождливая ночь (и такими же скучными), иначе мы вышли бы из строя намного раньше срока. Его рокочущий бас гремел над столом тяжелым затяжным громом, падежи и ударения путались и обламывались, как ветки в бурю. Но движения были плавны и величественны, полны дикой грации огромного хищного зверя. Который,
Вита, точно уловив момент, села за рояль и, подмигнув Анчару, медленно и плавно заиграла лезгинку, постепенно набирая темп.
Ну сейчас джигит начнет «окурки давить».
Анчар раскинул руки, выкрикнул гортанное слово и пошел на носках вокруг стола, лихо дергая головой вправо-влево, бросая по сторонам «жгучие» взоры, от которых трепетали язычки свечей.
В эпоху пионерского детства он, наверное, в самодеятельности выступал. На партийных сходняках передовиков производства приветствовал зажигательными танцами.
(Но я ошибался, детство Анчара проходило в сиротских трудах и в заботах о младшей сестренке…)
Набрав азарта, он остановился перед Женькой, дробно перебирая ногами на одном месте, каркая, как ворон.
Ну нашу Женьку даже лезгинкой не испугать. Она сощурила глаза, плавно пошла по кругу, высоко и неподвижно, надменно держа свою золотую голову. Вся – как натянутая струна, только гибко играли ее поднятые над головой руки, мелко, быстро переступали босые ноги, заманчиво блестели изумруды глаз, подрагивало на плечах облако волос.
Анчар отступал от нее, залетал справа и слева, нагибался, заглядывал ей в глаза, вился вокруг нее черным, носатым и усатым коршуном. А Женька летела по комнате белым лебедем.
Я же думал только об одном: скорее бы она уехала. Уж ей-то жить и жить…
Едва отдышавшись, они выпили «на дружбу» из одного рога, поцеловались и запели «Сулико». Удивительно нежно и красиво. Анчар – по-грузински, Женька – по-русски. Анчар – как лавина в горах, Женька – как горный ручей по звонким камешкам.
Потом Анчар начал учить ее грузинским фразам, наверное, не совсем приличным, судя по тому, с каким интересом она хихикала, но я сказал: хватит, пора спать.
– Ревнуешь? – обрадовалась Женька.
Вита показала Женьке ее комнату. Женька заупрямилась:
– Я боюсь одна в диких горах спать. Я лучше у Серого переночую.
Сильно хмельна, но о своей цели не забывает.
– Нет уж, – сказал я. – У меня завтра трудный день, а ты мне всю ночь спать не дашь разговорами.
– Как же! Разговорами! – обиделась Женька. – А то я болтать приехала. В такую-то даль…
Анчар убрал со
Я вышел, как было заведено, обойти территорию. Анчар снял со стены арбалет и вышел следом.
– Рано пойду в горы. Фазана брать. Хочу всем сувенир сделать. Утром скажут: что такое нам Анчар по секрету положил? Откроют – а там сациви в ткемали. Хороший сувенир будет, из фазана.
– Ты моего фазана там не подстрели. Не спугни спьяну.
– Если спугну – далеко не убежит, – он, блеснув зубами, хлопнул ладонью по прикладу.
Когда я вернулся, Женька спала в кресле. Я тронул ее за плечо.
– Ты меня для этого вызвал? Чтобы напоить и обесчестить?
– Ну, положим, напилась ты сама.
– Но хоть обесчестил? – с хмельной надеждой в голосе.
– Нет, – огорчил ее я. – Ты сопротивлялась сильно.
– Вот дура-то! Это я спьяну. Инк… стинк… Инстинкт сработал, – справилась с трудным словом Женька. – Само-сохра-не-ния. Попробуй еще, а?
– Щаз-з! Я с пьяными Женьками не сплю.
– Забеременеть боишься? – удивилась она.
– Ну. Нарожаю еще рыжих и конопатых. Куда их девать?
– Анчар воспитает.
– Он воспитает. Абреков. Ложись спать.
– С тобой?
– Сама, – как говорит Анчар.
– Лучше я вам назло всю ночь в кресле просижу. Пожалеешь.
– Еще как, – я подхватил ее на руки и уложил в постель.
– А раздеть девочку? – буркнула Женька, поцеловала меня и уснула.
Я стянул с нее платье и укрыл одеялом. Выключил свет и сел в кресло.
Ох, и денек завтра будет. К возвращению Женьки мне ведь тоже кое-что нужно узнать.
И сделать…
– Где же твои зеленые глазки? – посочувствовал я утром Женьке.
– В стакане… – она икнула – …утопила.
Я налил ей боржоми и, пока Анчар готовил машину, погнал купаться: она сейчас нуждалась в холодной водичке.
Едва мы выбрались на берег, Анчар нам посигналил. Я сходил в дом за Женькиной сумкой. Она прямо на пляже сняла мокрый купальник (что там снимать-то было), отдала его мне (повесь сушиться) и оделась.
Мы подошли к машине. Анчар открыл ей дверцу.
– А коньяк? – возмутилась Женька. – С мандарином.
Анчар молча кивнул назад, где громоздилась корзина с вином и фруктами.
– Не шали тут один, – серьезно сказала она, целуя меня в щеку. – Дождись Женьку. Вместе пошалим.
Она сделала ручкой Вите и Мещерскому, которые, как обычно, стояли, обнявшись, на веранде и дружно замахали ей в ответ.
По-моему, они уже немного устали от нее. Где Женька, там всегда праздник, несколько, правда, утомительный. И обратное положение тоже справедливо.