Володины братья
Шрифт:
Дед Мартемьян подплывал в своей лодке к деревне: ровно тарахтел мотор, смешиваясь с шумом дождя по воде и с шумом самой воды, сонно грохотавшей о камни, которые Мартемьян осторожно обходил, управляя рулем и зорко глядя вперед. Он спешил. Он думал о Володе.
А Прокоп не спал дома после похмелья. Вернувшись, он на радостях хорошенько выпил, покочевряжился перед соседями и теперь никак не мог уснуть. Он ворочался на голом горбатом диване одетый, в грязных сапогах. За перегородкой в широкой семейной кровати под белым царственным пологом тихо посапывала во сне Алевтина, разметав по подушке рыжие косы. Но Прокоп о ней не думал. Он прислушивался к сипению за окном дождевых
Еще подумал Прокоп о том, что Алевтина сильно тосковать будет по Володе… Ну да ничего! Забудет она его, когда подрастет…
Так прошла эта ночь.
К утру дождь стих, и ветер опять ненадолго разогнал тучи, оставив рваные облака.
Проснулся Володя в сыром и прохладном мире. Только под елками, где он лежал, было сухо и немножко колко от старой хвойной подстилки. Зато снаружи — увидел Володя сквозь растопыренные еловые пальцы — блестели на поникших мягких травах круглые тяжелые капли, как ожерелья, многократно отражавшие солнце. Промытое небо стало чистым и бледным — знойная синева с него за ночь сползла и облака тоже, — и солнце, забравшееся уже высоко, стало бледней и прохладней. Река в отдаленье все о чем-то бормотала, не нарушая тишины, и в этой тишине Володя вдруг услышал ворчание в собственном животе, как эхо ночного грома. Он повернулся, и в животе резануло, как будто там застряла большая рыбья кость. Володя выполз на локтях из-под колючих елок и встал. Он стоял в мокрой траве, оглядываясь по сторонам.
Все вокруг было такое же, как вчера: песчаный берег, блестящая поверхность воды с поплавками, Великан… Он лежал на том же месте, опустив ноги в реку и выставив над водой одно колено — возле сети, как будто сторожил ее тут… Приходил он этой ночью или нет? Может, это все приснилось? А как же дорога на Илыч, которую он объяснял? Чудеса!
«Ну, дорогу-то мы проверим! — решил Володя. И семгу проверим! Должна она там лежать, если ОН ее не унес».
Володя побежал к ивовым кустикам и раздвинул руками ветки: семги не было! На оголенных ивовых корнях в развороченном песке валялись одни привядшие ветви папоротников… «Что же это такое? — растерянно подумал Володя. — Неужели ОН?»
Володя пополз под кустиками на коленях, изучая развороченный мокрый песок, чтобы распознать следы, но в песке невозможно было угадать, чьи это следы — на Великановы они не были похожи. Великан проходил здесь давно, и его следы уже смыло дождем. А эти, новые следы были какие-то странные: словно мокрую поверхность песка прокололи чем-то острым… Володя долго изучал странные ямки, уходившие по мокрому, изрытому дождевыми каплями, как оспой, песку в сторону, — видно еще было промеж следов, как тяжело волочили рыбу, — а потом следы чьих-то ног и рыбьей тушки вдруг исчезли… Чудеса! Словно они поднялись на воздух!
Володя пошарил глазами в небе, а потом опять по земле — по краю леса, от Великаньей груди влево, и вдруг увидал их, разбойников: два ворона, еле различимых на
Володя злобно вскрикнул и побежал к ним, размахивая кулаками, крича на них.
При его приближении вороны нехотя и тяжело поднялись в воздух.
Володя подбежал к своей рыбе, вернее, к ее остаткам. «Неужели Великан унес?» — с удивлением подумал Володя. Он взял остаток туши на руки и повернулся… И вдруг услышал сзади громкое хлопанье крыльев по голове, по плечам и ощутил резкую боль в ране на голове. Он выронил рыбу и стал отбиваться…
Один ворон колотил его крыльями по лицу, норовя клюнуть в глаза, а другой, вцепившись сзади острыми когтями в плечо, долбил рану на голове. Володя зажал глаза ладонями и побежал… Еле добежал он до реки и шумно — с пляшущими на голове воронами — вбежал в воду, нырнул… И тут птицы отпустили его.
Когда он вынырнул, еле переводя дух, он увидел, как его враги медленно улетают низко над водой вверх по реке с куском семги в когтях.
Володя устало вышел на берег. Из-под мокрых волос опять струилась кровь — вороны расклевали ему рану, полученную под водой, но он опять ничего не чувствовал.
«Пусть жрут! — думал он почти равнодушно. — Пусть подавятся моей семгой!»
Он очень устал от вчерашней схватки с рыбой. А тут еще эти вороны. «Странно — живот болит, а есть хочется! Надо идти. Скорей идти дальше».
Он пошел вниз по реке, по мокрой и скользкой тропинке. Мутные лужи пересекали ее на каждом шагу. И бледное небо над головой — снова в разрывах облаков — тоже напоминало скопление луж.
И река помутнела — она тащила вдоль мокрых берегов желтую, хлопьями, пену. После таких ливней реки всегда мутнеют, как будто на порогах заварили кофе.
Этот короткий и сильный ливень, первый за все лето, явился сразу и осенним и зимним послом. Ничего хорошего не было в этом ливне. Такой бы ливень летом, в жару: он тогда и злакам, и зверью, и людям. А этот — никому! Как плохой человек: себе на радость, а другим на горе. Да и ему самому радости мало, коли от него никому пользы нет. В разгуле его одна только злость. Злорадство. Как у Прокопа, когда он совершит какую-нибудь подлость. Вот как сейчас, подумал Володя. Как только мог он его бросить, заблудившегося в тайге?! И пусть он его не любит, но все же… Это никак не укладывалось в Володиной голове. Хотя от Прокопа можно всего ожидать. Володя опять вспомнил родителей…
Туча, вылив дождь, быстро умчалась, оставив после себя запах далекого снега. И хотя солнце порой ярко вспыхивало, но стало намного холодней; да и свет солнца сделался лимоннее. И небо в разрывах облаков потеряло звонкость.
Вокруг земли — Володя увидел это с голой скалы, на которую залез, чтобы оглядеться, — над краем тайги и синими контурами гор залегло плотное дымчатое марево, желтовато-серое. Тоже плохой знак! Там, за горизонтом, притаились зимние тучи, готовые перешагнуть Урал, затянуть его, залить водой, засыпать снегом, заковать в лед. Ждут они какого-то знака, и знак этот вот-вот подан будет.
Ждал и Володя этого знака. И вот дождался — к вечеру из-за лохматых уральских предгорий наползла на небо полосатая, от края до края, желто-серая пелена. Пелену эту, предвещавшую начало зимы, ждали давно, и сейчас на нее смотрели все: дед Мартемьян смотрел, стоя возле своей лодки на берегу Илыча, где он искал Володю; с тревогой смотрела на пелену Алевтина, сидя на их любимом обрыве над омутом; брат Иван смотрел на зловещую пелену из-под крыла вертолета на аэродроме в Троицко-Печорске, собираясь вылетать на поиски вопреки всем прогнозам.